Форум

У сына был культ отца. Так что он на многое смотрел глазами отца-республиканца. Это ясно становится, когда читаешь роман: Бонапарт противоречив.
Я не могу сразу выкладывать цитаты - у меня книга в электронке. Если получится, я потом пройдусь по роману и кину соответственные моменты на форум. А пока я дам одну цитату, поразившую меня. У соседей она не вызвала реакции, может на Дюмании заинтересуются.

Читаю сейчас " Шевалье де Сент- Эрмин" Дюма. И вот какие рассуждения нашла в предисловии Шоппа.

....Но особенно пристально он( Гектор де Сент -Эрмин) изучал историю и размышлял над предназначением человека, и размышления эти привели его к тем же сомнениям, что Гамлета или Фауста:
«Я три года провел в исследованиях этих тайн; я погрузился в неизведанный мрак по одну сторону жизни, а вышел – по другую, не понимая, как и почему мы живем, как и почему умираем, и твердя себе, что Бог – это всего лишь слово, которым я называю то, что ищу; это слово произнесет мне смерть, если она не окажется вдруг столь же безмолвной, сколь и жизнь. […]
Вместо того чтобы стать Богом всех миров, создавать вселенскую гармонию и порядок среди небесных светил, мы сами породили в своем воображении его, Бога личного, который призван вершить не могущественные природные потрясения, а всего лишь наши ничтожные частные неурядицы и беды. Мы воспринимаем Бога – такого, которого не в состоянии понять наш человеческий разум и к которому неприменимы наши человеческие мерила, которого мы не видим ни полностью, ни отчасти и который, если существует, то он одновременно всюду, – мы воспринимаем его так, как в древности – бога домашнего очага, как небольшую статуэтку с локоть высотой, которая всегда была у них под рукой и перед глазами, или как индусы, которые молятся своим идолам, или негры своему амулету. Мы всегда спрашиваем его, идет ли речь о чем‑то приятном или о чем‑то горестном: «Почему ты поступил так? И почему не сделал по‑другому?» Наш бог не отвечает нам, он слишком далек от нас, и потом, его не беспокоят наши мелкие страсти. И тогда мы бываем несправедливы к нему, мы порицаем его за несчастья, обрушившиеся на нас, словно это он нам их ниспослал, и из несчастных, какие мы и есть на самом деле, мы становимся в своих глазах богохульниками.
[…] Мы всего лишь несчастные и жалкие частицы, вовлеченные в одно большое потрясение в жизни целого народа, толкущиеся между двумя мирами: миром, который уходит в небытие, и тем, который только зарождается; между королевством, которое кануло в бездну, и возвышением молодой империи. Спросите у Бога, почему Людовик XIV лишил Францию мужчин в своих войнах, разорил роскошными безделушками из мрамора и бронзы казну. Спросите, почему он следовал столь разрушительной политике и дошел до того, что повторял слова, никогда в его эпоху не ставшие правдой: «Пиренеев больше нет». Спросите Его, почему король, потакая капризам женщины и унижаясь перед властью и авторитетом священника, отменил Нантский эдикт, обескровил Францию и способствовал расцвету Голландии и Германии. Спросите, почему Людовик XV продолжил роковой путь своего отца […] Спросите, почему, вопреки исторической необходимости, он следовал советам продажного министра, позабыв о том, что союз с Австрией всегда сулил лилиям несчастье, и возвел на французский престол австрийскую принцессу.
Спросите у Него, почему, вместо того чтобы наделить Людовика XVI королевскими достоинствами, он наградил его инстинктами буржуа, не предполагавшими такие черты, как верность данному слову или твердость главы рода; спросите Его, почему он позволил ему давать присягу, которой тот и не думал следовать, и почему пошел искать помощи за границей против своих подданных, и наконец, почему склонил свою августейшую голову на плаху эшафота, на которой казнили закоренелых преступников.
[…] Вы поймете, почему мой отец сложил голову на том же эшафоте, красном от королевской крови; почему был расстрелян мой старший брат, а еще один брат отправлен на гильотину; почему я, в свою очередь, верный своей клятве, неволей и не из убеждений, пошел по тому же пути тогда, когда, казалось, держал в руках свое счастье, и как этот путь, похоронив все мои надежды, привел меня в темницу Тампля на три года. Оттуда меня освободило капризное милосердие человека, который, даровав мне жизнь, обрек меня на вечные скитания.
[…] Я верю, но верю в Бога, Творца миров, который вершит движение этих миров в эфире, но не располагает временем, чтобы заняться счастьями или горестями бедных ничтожных частиц, мятущихся по поверхности этого мира».
В словах молодого человека, которого постигло столько разочарований, мы слышим голос старого писателя, стоящего на пороге смерти, именно поэтому роман «Гектор де Сент‑Эрмин» стал завещанием, последним словом.
С этого времени Гектор начинает отличаться от своего прообраза, графа де Монте‑Кристо. Дантесом движет личная месть, а Гектор мстит «без воодушевления и убежденности», только чтобы сдержать обещание. Это – дело чести, и к этому его принуждает История.
«Приговоренный к несчастью» Гектор – это сила, и на первый взгляд кажется, что она разит наугад. Однако молодой роялист‑мститель открывает высшие ценности в классовой ненависти, и за эти ценности он будет сражаться:
«Ему пришлось много читать и думать, чтобы признать наконец, что преданность, презирающая законы, иногда может привести к преступлению и что по Божьему замыслу не существует иной преданности, кроме преданности родине».
Сын республиканского генерала, внук дворянина Дави де ла Пайетри и черной рабыни, внук (по матери) Клода Лабурэ, слуги герцога Орлеанского, мелкий буржуа из Виллер‑Коттре, он – сплетение самых разных корней, разных классов, сплавленных в горниле нации. Так и Гектор – он ни за, ни против Наполеона, который – лишь воплощение Истории человечества. С того самого момента, когда любовь стала для него запретной, он приносит свою жизнь в жертву Франции. Свидетель истории Наполеона, он выходит на сцену лишь для того, чтобы преумножать славу родины.

За родину пасть,
Счастливая участь, завидная честь, –

пел хор жирондистов в последней сцене «Шевалье де Мезон‑Руж», поставленного в 1847 году в Театр‑Историк.
Смерть была милостива к Александру Дюма – ему не пришлось услышать фанфары пруссаков в Дьеппе.

Форум "Дюмания"