Форум "Дюмания"

 Отправлено: 27.08.08 23:22. Заголовок: Записки безумного графомана.

Начну со стандартного "сомневалась, а стоит ли это здесь выкладывать". Думала, думала - и надумала: авось, кому-нибудь пригодится. В смысле, развлечет на какое-то время. Писался данный опус очень давно и лежал, как говорится, в столе. Причем лежал, написанный в толстеньких общих тетрадках - компьютер в те времена был недоступной роскошью, слово "интернет" встречалось только в буржуйких газетах, а при слове "фанфикшен" я, наверное, полезна бы в словарь иностранных слов за разъяснениями, которых бы не обнаружила. Недавно я снова раскопала эти записки сумасшедшего - в один из очередных (и внесезонных) периодов возврата офанатевшего состояния по книгам Дюма. Потратила на набор пол-отпуска.
Сознаю, что все это безумно глупо, смешно и в чем-то даже трогательно для меня теперешней, но, тем не менее, написанная вещь, как мне кажется, имеет какое-то право на существование.

Жанр: alternative
Возрастной ценз: нет
Присутствует в больших количествах: юношеский (подростковый) максимализм, неуклюжий стиль и скверное чувство юмора.
Отсуствуют: откровенные сцены сексуального характера, сцены насилия и жестокости, вразумательное название а так же Портос.

Тапками бить разрешается, только не насмерть, пожалуйста… Если очень ужасно - только скажите, и графоман тихо припрячет свои рукописи в дальний угол.

Имею сильные сомнения, стоит ли выкладывать пролог ввиду его феноменального занудства, поэтому пускаю его скрытым текстом.

 Отправлено: 27.08.08 23:24. Заголовок: Итак, БЕЗ НАЗВАНИЯ, ..

Итак, БЕЗ НАЗВАНИЯ, ИЛИ ЗАПИСКИ БЕЗУМНОГО ГРАФОМАНА.
Скрытый текст

Пролог 7 июня 1653 года Людовик XIV Бурбон был коронован в Реймсе, по обычаю всех французских королей, его предшественников. Франция, растерзанная когтями междоусобных войн, волнениями Фронды, продолжавшимися почти десятилетие, еще бурлила, как разгневанное море, но это было уже не то волнение, свойственное сильному шторму, который вызывает гигантские гребни, исполненные неизбывной ярости, чтобы разбить их о скалы. Нет, это скорее напоминало утро после бурной грозовой ночи, когда волны еще злятся и плещут, но и сами уже утомлены затянувшейся битвой; их удары о каменистый берег становятся все более медлительными и даже ленивыми, и, наконец, затихают совсем, оставляя лишь легкую рябь на поверхности воды, предвестни-цу полного штиля. До абсолютного спокойствия, однако, было еще далеко. По-прежнему не желали смириться лидеры не-покорного дворянства, хотя парламент, почти прирученный, становился все более лояльным. Кардинал Ма-зарини, наперсник регентши Анны Австрийской, вел государственный корабль средь мутных волн восста-ния, как искусный кормчий, как опытный лоцман, не имеющий права на ошибку. Вот-вот, казалось, управ-ляемое им судно наскочит на рифы, и грохот пушек Сент-Антуанского предместья едва не возвестил торже-ство фрондеров, но всякий раз, по воле Божьей или благодаря собственному гению, первому министру уда-валось вывести свой парусник в открытое море. Обвиняемый в скупости, трусости и притворстве, Мазарини мог не бояться, что его упрекнут в глупости - качестве, совершенно неприемлемом для государственного деятеля. Потому он спокойно стоял у штурвала, держа курс к некоей цели, ведомой ему одному. Постепенно догорала война Фронды, как гаснет костер, когда дрова, питающие пламя, превратятся в пепел и уголья. Да, подходила к концу Великая Женская Война, отражение нравов той эпохи, когда дамы, умело используя искусства любви и интриги, возвысились до роли государственных деятелей и осмелились управлять армиями напрямую, а не посредством мужчин; эпоха, когда изысканные куртизанки вроде Нинон де Ланкло завладевали и умами, и душами; когда прециозницы, собираясь в салоне маркизы де Рамбуйе, имели дерзость обрести новый стиль и язык, новую разновидность любви, и даже диктовать их обществу... Война блестящих женщин, стремящихся превзойти друг друга в могуществе - аристократичной герцогини де Лонгвиль, которая свела с ума Ларошфуко; чувственной герцогини де Шатильон, влюбившей в себя Не-мура, Конде и толкнувшей на измену маршала Окенкура; госпожи де Монбазон, возлюбленной Бофора, это-го короля нищих; мадемуазель де Монпансье, дерзкой мятежницы; принцессы Конде, во имя спасения мужа поднявшей на ноги целую провинцию... и, конечно, самой королевы, Анны Австрийской. И королева победила: ее сын, унаследовавший после смерти отца государство на грани разорения и распада, обуреваемое склоками междоусобиц, уцелел в этой борьбе, и теперь всходил на престол, как по-следняя надежда, как солнце на заре нового дня. Но никогда еще древний Реймский собор не принимал под своими сводами коронационную свиту более тусклую, непримечательную и фальшивую: знатнейшие роды Франции, разоренные, обиженные, изгнанные или попросту впавшие в немилость, блистали своим отсутствием: Конде и Конти, то есть кровные родствен-ники короля, Колиньи, Монморанси, Фуа, Ла Тремуйли, и даже сам дядя его величества, герцог Гастон Ор-леанский, относившийся к партии недовольных. Отсутствие этих персонажей было замаскировано обилием статистов. Итак, Людовик XIV принял титул помазанника Божьего. Корона, возложенная на его чело руками реймского архиепископа, засияла новым светом. Молодой пятнадцатилетний король, еще ребенок, но уже исполненный гордости и осознания собственной исключительности, склонный к удовольствиям и развлече-ниям, охотам и танцам, предстал парижской публике в одном из балетов со словами: Уже я правлю сам моими бегунами, За ними льется свет огромными волнами; Вручила вожжи мне небесная десница, Богине властию обязан я своей. Мы славою равны: она цариц денница, Светило и царей… Произнося эти слова без ложной скромности, Людовик XIV собирал дань в виде аплодисментов и вос-хищения молоденьких женщин, к которым в столь юном возрасте уже был неравнодушен. Все гадали: что принесет его царствование государству? Блеск или разорение? Падение или величие? Победы или поражения? Как знать?.. Впрочем, первая воинская победа Людовика XIV была одержана довольно скоро: спустя несколько не-дель армия овладела Стеней, отвоевав этот город у принца Конде, этого великого оплота возмущения, столь популярного среди восставших, то и дело колебавшегося, переходя с одной стороны на другую, но в конце концов ступившего на скользкую тропу мятежа, изгнанного и приговоренного к смертной казни. Принц был побежден силами французской армии под командованием Тюренна, Окенкура и Ла Ферте. Поставив свой военный гений на службу испанцам, Конде лишился вещи, столь необходимой для поддержания морального духа – осознания собственной невиновности. Его звезду застилали тучи, в то время как солнце Людовика XIV только начинало свой путь к зениту. Открытая оппозиция существовала только в лице кардинала де Гонди, Поля де Реца, священника не по призванию, но по принуждению, отъявленного заговорщика и соперника Мазарини. Воинствующий прелат сеял смуту в рядах духовенства, которое могло в любой момент возмутить паству, еще не остывшую со вре-мен Фронды. И Гонди, принявший недавно сан парижского архиепископа и оттого ставший еще более опасным, был арестован. Устраняя или подкупая одного за другим зачинщиков беспорядков, Мазарини стремился обеспе-чить надежный фундамент власти юного короля, но, увы, ничто не могло поколебать его славы (точнее, бесславья) сквалыги, стяжателя и лицемера. Кардиналу, однако, было на это наплевать. "Они поют, они заплатят", - приговаривал он - и благоразумно представлял свои дела на суд будущих поколений.

 Отправлено: 27.08.08 23:28. Заголовок: Глава 1

Глава 1
АВРОРА
Аврора сидела на самом верху полуразрушенной башни замка, свесив ноги вниз между зубчатыми выступами ограждения.

Башня была высокая, и Аврора могла сколько угодно болтать ногами в пустоте. Она в пятый раз перечитывала "Комментарии" Цезаря и была уверена, что теперь понимает в науке ведения военного дела не меньше, чем Великий Конде, Тюренн или, на худой конец, покойный Бассомпьер.

Башня была единственным, что уцелело из древней крепостной стены, окружавшей обиталище сеньоров д'Артаньян. Половина укреплений рассыпалась в прах; то же, что уцелело, было растащено на кирпичи крестьянами соседних деревень при молчаливом попустительстве хозяев или же пошло на ремонт жилых сооружений и строительство амбаров и конюшен. Господин д'Артаньян-старший, то есть дед Авроры, не любил непрочных сооружений и предпочитал строить на славу.
Куры и индюшки облюбовали полуразвалившиеся остатки древней стены. Выше всех восседал глава этого многочисленного птичьего семейства, тощий, жилистый и темпераментный, как и подобает истинному гасконцу. Аврора именовала его попросту "Галльский петух".
Замок был очень старый. Никто не мог точно сказать, когда он был построен: в старинных летописях не сохранилось никаких упоминаний о нем. Д'Артаньяны, казалось, жили здесь вечно.
Но Аврора, несмотря на свой юный возраст (на прошлой неделе ей исполнилось четырнадцать лет) сведущая в этом вопросе гораздо лучше своих родственников, утверждала, что, судя по сохранившимся фрагментам развалин, они относятся к первой половине XV века. Сведения она черпала в обширной библиотеке ее дяди Арно, аббата, заядлого библиофила, к которому часто ходила в гости с тем большей охотой, что он угощал ее вареньем и странным, но чрезвычайно вкусным напитком, называемым шоколад. Аврора слышала, что испанцы привезли рецепт шоколада и бобы какао из Нового света. Мысль о том, что индейские цари пили шоколад, как и она, и даже прежде нее, приводила ее в восторг.
Солнце стояло в зените. Аврора блаженствовала. Башня была ее наблюдательным пунктом, ибо представляла собой самую возвышенную точку местности. Отсюда можно было разглядеть все: унылые ланды в отдалении, полуразвалившиеся замки окрестных сеньоров, нищих и высокомерных, как все гасконцы. Невдалеке поблескивали крыши маленького городка Люпиак, наследственного владения д'Артаньянов. И, наконец, на горизонте можно было различить высокие шпили колоколен города Тарба, черепичные крыши его домов.
Авроре надоел Цезарь. Она отбросила книгу в сторону и откинулась навзничь, заложив руки за голову, чтобы с удобством, наравне с бездельем физическим, предаваться безделью умственному. Она смотрела на небо. Это составляло ее любимейшее занятие.
Небосвод был пронзительно-синим, каким он бывает именно в Гаскони, не знающей, что такое туманы и смог, где весь год показался бы англичанину непрекращающимся июлем. Но именно в этот момент, как нарочно, откуда-то появилось облачко, маленькое, но проворное и пушистое, как шаловливый котенок. Аврора с интересом наблюдала за его метаморфозами. Легкий ветерок овевал ее щеки. Между зубцами башни были натянуты веревки, на которых развешивалось постельное белье. Ветер раздувал простыни, и Аврора представляла, что находится на борту большого корабля, стремительно взрезающего носом пену волн, ее лицо освежал морской бриз, а необъятные полотнища парусов колышутся над ее головой. Все это предстало в ее сознании довольно отчетливо, что делало честь ее воображению, ибо Аврора в жизни не была нигде дальше Тарба, и о море имела понятие весьма отдаленное. Правда, она часто каталась на лодке по пруду, где водились очень милые зеленые лягушки, и где Жермен, которого ее тетушка называла почему-то мажордомом, ловил рыбу.
Итак, Аврора совершенно погрузилась в свои рассеянные мечтания о небе и море. Иными словами, она абсолютно выпала из действительности и начала уже засыпать, как вдруг чей-то громкий вопль разрушил воздушные замки, которые она возводила с таким упорством.
- Мадемуазель Аврора!
Девушка приоткрыла один глаз.
- Мадемуазель Аврора! Где вы?...
Аврора неохотно приподнялась на локте, затем села, ибо ее уединение весьма раздражал этот пронзительный вопль, повисший в полуденной тишине, когда все вокруг было пропитано сновидениями и мечтами.
Она взглянула вниз.
Через двор бежала низенькая толстуха в темном платье и переднике. Она, казалось, могла сокрушить все на своем пути, как таран, а посему курицы, гуси и цыплята с отчаянным квохтаньем, гоготом и писком разбегались в разные стороны.
- Мадемуазель Аврора!
Толстуха подняла голову. Аврора поспешно убрала ноги из-за пределов башни, но было уже поздно: ее заметили.
Надо было срочно ретироваться. Аврора бросилась бегом по узкой винтовой лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Камешки вылетали из-под ее ног и, подскакивая, летели в темную глубину провала, откуда уже доносился слоноподобный топот и прерывистое дыхание.
Оказавшись этажом ниже, Аврора ловко пролезла в бойницу и спрыгнула вниз, на остатки крепостной стены, с высоты пяти или шести футов.
Перескакивая с зубца на зубец, она отбежала на значительное расстояние, когда из отверстия бойницы показалась голова, плечи и часть пышного бюста, ибо ничто остальное пролезть туда не могло.
- Мадемуазель Аврора! Куда же вы?..
- Сейчас, - отвечала она со смехом. – Сейчас!
На ее пути возникло неожиданное препятствие в виде петуха, громогласно выражающего свое недовольство. Его тощая шея угрожающе вытягивалась, глаза лезли из орбит, и гневно топорщились все три пера его облезлого хвоста, скудного по наличию растительности, выдранной кошкой по имени Артемисия.
- Пошел прочь, ощипанный мазаринист! – весело закричала Аврора. – А не то закончишь свою жизнь на кухонном столе в дни разговения!
Мазаринист счел нужным вежливо уступить дорогу.
Аврора добежала до конца стены, спустилась на три фута вниз, упираясь ногами в выступы обветшалой стены, и спрыгнула на стог сена. Тут, однако, воинственное настроение оставило ее, и она сочла за благо вернуться в свои комнаты, понимая, что выговора ей не избежать.
Госпожа Шарлотта д'Артаньян, ее тетка, и мадам Аделина, управительница, не так давно представшая нашим взорам, ожидали ее у дверей. Но Аврора ни за что не решилась бы на отступление. Две фигуры, одна тощая и высокая, как жердь, другая низенькая и круглая, как кочан капусты, приближались к ней, исполненные суровости. Аврора приняла ангельски невинный вид и спросила с медовой улыбкой:
- Кто-то звал меня?
- Вас искали четверть часа, мадемуазель. Или, быть может, вас уместнее называть шевалье в этом наряде, столь странном и неприличном?
Аврора, на которой были белая рубашка из тонкого полотна и панталоны, возразила:
- Я слышала, многие знатные дамы в наше время носят мужской костюм, причем с таким изяществом, что могут заслужить лишь восторженные комплименты в свой адрес.
- И кто же это?
- Госпожа де Шеврез, герцогиня де Лонгвиль, герцогиня де Монбазон…
- Госпожа де Шеврез? - мадам Шарлотта в ужасе всплеснула руками. – Персона, оскандалившаяся на всю Европу? Подруга юности Анны Австрийской и фрондерка?
- Разве она не очаровательнейшая женщина во Франции?
- Уж она-то наверняка наряжается в мужской костюм! Но кто мог сообщить вам такие подробности? – расспрашивала госпожа д'Артаньян, надеясь доискаться до источника крамольных слухов.
- Мой отец! – заявила Аврора, нисколько не смущаясь.
Дама стушевалась.
- Ну, если брат сказал так, должно быть, это правда.
- Нисколько не сомневаюсь!
- Вы не должны, тем не менее, пренебрегать правилами приличия, мадемуазель. Мы нашли вашу комнату пустой, а ваше новое платье – нетронутым.
- А что, прикажете мне надеть его? – взъерошилась Аврора. – Оно же черное, как сажа!
- Прекрасный цвет, мадемуазель, скромный и в то же время благородный.
- Не спорю. Но он сделает меня похожей на старую ворону! Или же все подумают, что я в трауре, - и она состроила скорбную мину.
- Но это очень красивое платье,- уговаривала госпожа д'Артаньян. - Любая девушка в вашем возрасте мечтает о таком. Бархатное, с белым воротничком и атласными лентами.
- Но оно жмет под мышками!
- Светские дамы не обращают внимания на такие мелочи.
- Ага, - едко заметила Аврора. – Теперь я понимаю, почему у светских дам такие кислые физиономии.
- Смените хотя бы брюки на юбку, как полагается знатной девушке!
- Юбка? - переспросила Аврора. – Она только мешает. В ней неудобно бегать по крышам и залезать на деревья.
Госпожа д'Артаньян возвела глаза к небу с видом мученицы. Впрочем, ей было не привыкать: дискуссии подобного рода не были редкостью в этом доме, и вопрос ношения платья обсуждался неоднократно и с завидной регулярностью.
- Но вы не выучили свой урок, дитя мое, - мягко упрекнула дама.
- Я? Из чего вы это заключили?
- Аделина сказала, вы сидели над книгой не более четверти часа.
- Ну и что с того? Слушайте…
И Аврора начала декламировать по-латыни с такой уморительной интонацией, что нельзя было удержаться от улыбки.
Госпожа Шарлота, не знакомая с языком древних римлян, отчаянно замахала руками, как будто пыталась отбиться от чего-то чудовищного. На Аврору эти жесты не произвели должного действия. Правда, читала она не Блаженного Августина, а Катулла, выбирая шутки ради самые язвительные эпиграммы этого автора. Все равно тетушка ничего не поймет.
- Ну, вот и все. Теперь вы видите, что я выучила урок. Да и как могло быть иначе, если я сегодня читала "Комментарии" Цезаря по-латыни.
- Откуда у вас эта книга?
- Из библиотеки дяди Арно.
- Неужели такой благочестивый человек не мог подыскать для вас что-то более нравоучительное?
- Уверяю вас, это весьма назидательное произведение… в определенном смысле.
- Так вы наденете новое платье?
- Право же, не могу этого обещать.
- Но к нам приедут гости… Ваш кузен вернулся из Парижа.
- Ах, маленький Поль! Я буду очень рада видеть его.
- И вы решитесь предстать перед ним в таком виде?
- С какой стати я должна делать для него исключение? При том, мне кажется, он привык видеть меня одетой именно так, а не иначе.
- Но шевалье теперь светский молодой человек, он побывал в столице и знает, как должны одеваться молодые модные девицы.
- Тем более. В этом платье я покажусь ему вдвойне провинциальной. Не сомневаюсь, такие наряды носили в Париже в лучшем случае десять лет назад.
- Какое же платье вы хотите, дорогая? – спросила госпожа д'Артаньян почти умоляюще.
- Белое.
- Но это же очень марко!
- Нет, только белое, - упрямо повторила Аврора. – Длинное и пышное, из шуршащей тафты, с жемчугами.
Госпожа д'Артаньян прикинула в уме, во сколько может обойтись подобная прихоть.
- Это дорого, - вздохнула она наконец.
- Ну, так мне не надо ничего! – воскликнула Аврора. – Я вполне довольна тем, что имею! Можно я поеду кататься верхом?
Госпожа д'Артаньян с сожалением посмотрела на племянницу и погладила ее по голове, как будто из Авроры уже получилось нечто шокирующее, противоречащее всем законам общества и не поддающееся исправлению.
- Боже мой! – горестно вздохнула она. – Что сказал ваш дед, увидев свою внучку в столь плачевном состоянии!
И дама перевела взгляд на портрет г-на д'Артаньяна-старшего, в темном камзоле с белоснежными брыжами и бородкой а-ля Генрих IV. Аврора тоже посмотрела на портрет. Ей показалось, что дедушка глядит на нее скорее с одобрением и довольством, чем с укором и строгостью. Поэтому укоры совести затихли весьма быстро.
- Обед готов, - молвила тетушка печально. – Пойдемте в столовую, дитя мое.
- Я не голодна, - возразила Аврора.
Дама всплеснула руками.
- Вы опять наелись яблок или слив!
- Абрикосов, - уточнила Аврора.
Тогда госпожа д'Артаньян пошла на хитрость.
- Какая жалость, - сказала она, - что вы не отведаете того чудесного пирога с черешней, который испекла Аделина!
- Да? – молвила Аврора задумчиво. – Вполне может статься, я немного голодна… совсем чуть-чуть… Только ради пирога.
Внутри дом д'Артаньянов выглядел несколько лучше, чем снаружи. Жилая его часть, отреставрированная еще при жизни д'Артаньяна-старшего, состояла из кухни, столовой, гостиной, спален, а также хозяйственных помещений и кладовых. Само собой, дом был обставлен без всякой пышности, с той простотой и непритязательностью, что свойственны южанам всех сословий, ибо большая часть гасконской знати была в то время не богаче мещан среднего уровня.
Теперь мы скажем несколько слов об обитателях этого дома. Госпожа Шарлота д'Артаньян не приходилась Авроре кровной родственницей. Супруга Жана, родного брата знаменитого мушкетера, она овдовела не так давно. Высокая, худощавая, она имела весьма благополучную внешность и вполне могла устроить свою личную жизнь, но не желала изменять памяти покойного мужа. Барон Фоссэз, еще не старый вдовец, прельщенный хозяйственными талантами и наружностью своей соседки, упорно ухаживал за ней вот уже десять лет. Но, что бы ни было тому причиной, Шарлотта неизменно давала отказ.
Не имея родных детей от своего недолгого брака, она приложила все свои способности к воспитанию племянницы. Иными словами, она сдувала с нее пылинки. Иногда Аврора, в раздражении от чрезмерной заботливости тетки, убегала на целый день, прячась то в саду, то на чердаке, и там наслаждалась безграничным спокойствием.
Несмотря на то, что мадемуазель Аврора, как мы убедились, предпочитала мужской костюм, ее никак нельзя было принять за мальчика: возраст уже оказал на нее благотворное действие ее на фигуру. Кроме того, она имела прекрасные темные волосы, довольно длинные, но относилась к ним с полным пренебрежением: они не знали никакой прически, кроме стягивающей их ленты. Мысли о том, что волосы можно завить в локоны, уложить и напудрить, приводила Аврору в ужас, как и корсет, которым ей тщетно грозили. Тем не менее, она не была дикаркой и одевалась подобным образом из соображений удобства. Чтение, верховая езда и набеги на окрестные сады не были единственными ее занятиями: если все это ей надоедало, она отправлялась на кухню, покорно повязывала фартук и помогала готовить варенье или пироги. Это, впрочем, случалось весьма редко. Предоставленная самой себе, презирая общество соседских девиц, чьи попытки жеманства наводили на нее скуку, она бежала в сад, в поле, к реке, где предавалась задумчивому одиночеству, или при поддержке двух-трех детей из деревеньки устраивала самые невероятные выходки. Соседские девицы, те самые, что принимали ее вначале с высокомерием, мало-помалу попали под влияние ее натуры, и она могла распоряжаться ими, как капитан – своим батальоном. Природная живость ума наделяла ее всеми преимуществами, необходимыми для такой власти. В жизни этих провинциалок были теперь прогулки на лодках, пикники в скалистых ущельях, охота в ландах…
После обеда Аврора, игнорировав свое новое платье, убежала за дом, где на зеленой лужайке резвились борзые щенята.
- Ага! – воскликнула она радостно. – Вот и шевалье Поль! Ну, что нового вы привезли из столицы?
Внезапно она расхохоталась.
- Боже мой! Поль, что это на вас одето? Еще сегодня тетушка ругала меня за брюки, но теперь мой наряд кажется вполне уместным, если мужчины напяливают на себя юбки!
- Это рингравы, - заявил молодой человек с важностью. – Последняя парижская мода.
- Рин… Как вы сказали?.. Нет, как хотите, милый Поль, но эта штука просто уморительна! И что, весь Париж одевается так?
- Нет, это привилегия избранных.
- Так вы избраны, Поль? Кем же? Кардиналом Мазарини?
Поль поднял руки.
- Сдаюсь, мадемуазель. Ваши остроты убийственны. Разрешите и мне пройтись на ваш счет. Нет, не могу… Вы такая же, как и прежде.
- Так расскажите о столичных новостях! Видели вы короля?
- О да!
- Ну, и каков он?
- Кто?
- Король.
- Какого короля вы имеете в виду? Людовика или Мазарини?
Аврора рассмеялась
- А что кардинал?
- Все так же скуп. Вы знаете, - сказал он доверительно, но с выражением истинного гасконского хвастуна. – Я бился на дуэли!
- Ну, так что же? Мне кажется, в Тарбе вы только и делали, что дрались, как петух, с кем-нибудь из соседей.
- Но я бился на дуэли в Париже, в Венсенском лесу, с шевалье де Куалэном!
- И что же?
- Я его ранил.
- Вы, самодовольный хвастун? Вы, не один раз как следует отделанный мною?
- Шевалье сказал, я отличный фехтовальщик.
- Вот как? Сейчас мы это проверим.
- У вас есть рапира?
- Это ни к чему. Все, что нам нужно – это две камышинки. Срежьте их.
- Вы с ума сошли? Я же испачкаю кружева манжетов!
- Вы так же робки со шпагой в руке? Дайте мне свой нож.
Аврора спустилась к пруду. Лягушки, напуганные ее приближением, попрыгали в воду.
Девушка срезала две камышинки, длинные и гибкие, и бегом вернулась назад.
- Снимите ваш камзол, господин дуэлянт, он только помешает. А теперь в позицию! Удар, еще удар… Я парирую, делаю выпад… колю! Ага, вот вы и убиты!
Камышинка коснулась груди шевалье. Он упал, изображая смертельно раненого, два раза дернулся – и затих, закрыв глаза, раскинув руки и ноги.
- Я убит, - мрачно заявил он. – Я ранен в самое сердце.
Аврора смеялась:
- Вставайте, Поль! Вот идет моя тетушка. Она, верно, подумает, что я довела вас до обморока своими манерами.
- Не могу. Вы убили меня наповал.
- Так я приказываю вам воскреснуть!
- Слишком поздно. Я так и останусь лежать здесь, под вашими окнами, бледный и безмолвный.
- И что может спасти вас.
- Один только поцелуй.
- Хотите поцелуя? Что ж, вы его получите. Но с условием: лежите смирно и не открывайте глаз.
- Я жду… О, какое счастье! Этого я и хотел… Постойте, дорогая, зачем вы меня лижете?!
Шевалье открыл глаза – и подскочил, как ужаленный, увидев над собой мордочку щенка борзой. Собачка жалобно заскулила.
- Что за надувательство? – вскричал Поль.
- Вы недовольны, шевалье? – расхохоталась Аврора. – Отчего? Вас поцеловала Мюзета, моя любимая борзая. Уверяю вас, это прекрасное животное.
- Но я просил вас!
- Вы сказали: один только поцелуй, но не говорили: поцелуйте меня. В этом случае я сразу сказала бы "нет". На что вы жалуетесь? Вашу просьбу исполнили в точности.
- Ах, так! – шевалье схватил ее за руку и повалил на землю.
- Вы хотите драки? – спросила Аврора, подскакивая. – Тем лучше, кузен, я утоплю вас в пруду!
- Не утопите!
- Утоплю! – с этими словами мадемуазель д'Артаньян толкнула шевалье, но не удержалась и полетела в пруд вслед за ним. Обоим досталась хорошая ванна. Лягушки смотрели на эту сцену, выпучив глаза.
Аврора вынырнула первой. Ее костюм совсем не пострадал, чего нельзя было сказать о кружевах и лентах ее кузена.
- Ура! Я наконец дома! – закричал Поль. Признаюсь, в Париже я чувствовал себя неотесанным провинциалом. Как хорошо в этом пруду! Помните тот случай, когда лодка опрокинулась, и все девушки полетели в воду?
- Вы же ее и опрокинули, негодяй!
- А вы смеялись больше всех! О, какая теплая вода… – он выплыл на середину пруда, как был, в кружевах и рингравах, и перевернулся на спину. – Если я действительно буду убит на дуэли, похороните меня где-нибудь поблизости.
- Вы уже убиты! – закричала Аврора с берега.
- Поцелуй вашей Мюзеты оживил меня.
- Хотите, я подарю ее вам?
- Нет, спасибо. Мне не хочется быть облизанным еще раз.
- Смотрите! – воскликнула Аврора. – Жермен поймал рыбу! Какая большая! Это, наверное, сом!
Трофей был с триумфом доставлен в кухню. Шевалье Фоссэз просушил кружева и ленты у очага. Это был очень веселый вечер.
Когда Аврора вернулась в спальню, ненавистное платье по-прежнему висело на стуле.
Девушка переоделась в ночную рубашку и распустила косы. Госпожа д'Артаньян провела расческой по ее пышной шевелюре.
- Шевалье Поль привез письмо от вашего отца.
Аврора вскочила с места.
- Что же вы раньше молчали? О чем он пишет?!
Госпожа Шарлотта вздохнула.
- Вам уже четырнадцать лет. Мы с братом посоветовались и решили, что это самый подходящий возраст для того, чтобы отдать девушку на воспитание в монастырь
- В монастырь? – вскричала Аврора с возмущением. – Меня?!
- Это прекрасная мысль, - вставила Аделина. – Монахини привьют вам хорошие манеры и научат держаться, как и подобает благородной мадемуазель.
- Монастырь…
- Там вы встретите многих знатных девиц, у вас появятся подруги…
- Монастырь…
- Вы увидите столько нового в Париже…
- В Париже? Монастырь… - повторила Аврора с меньшим отвращением. – Что же… Возможно, там не очень скучно.
- Вот и хорошо, - проговорила госпожа д'Артаньян, расчесывая ее волосы. – Вы поедете в Париж, увидите вашего батюшку, лейтенанта мушкетеров. Вы вернетесь к нам настоящей принцессой.
- А тем временем, - вторила ей Аделина, застилая постель и взбивая подушки, - мы найдем вам мужа, молодого красавца графа.
- Мужа? – фыркнула Аврора. – На кой черт он мне сдался? Что я буду с ним делать, скажите на милость?
- Вы не хотите замуж, мадемуазель? – изумилась Аделина, в ужасе прижимая к груди пухлые ручки. – Все девушки в вашем возрасте мечтают выйти замуж!
- Да, как они мечтают о таком вот наряде, - Аврора с отвращением указала на платье. – В любом случае, если я когда-нибудь соберусь замуж, то жениха выберу себе сама.
Она вновь с опаской покосилась на вешалку.
- И что, мне придется это надеть?
- Вы не какая-нибудь безродная особа, и должны выглядеть соответствующим образом. Ваш отец – лейтенант мушкетеров.
- Вот уже двадцать пять лет как лейтенант! – вскричала Аврора с возмущением. – И все из-за того, что какой-то мелкий итальянский жулик сначала дал ему патент на звание капитана, а потом забрал его обратно. Мерзкий Мазарини! И как ему позволили вернуться во Францию? На месте мадемуазель де Монпансье я бы стреляла из пушек Бастилии не по войскам короля, а по резиденции кардинала!
Госпожа д'Артаньян закатила глаза.
- Спокойной ночи, дитя мое. Не забудьте помолиться Деве Марии.
- Не забуду, тетушка.
Мадемуазель Шарлотта и Аделина расцеловали ее в обе щеки, что Аврора выдержала с завидным терпением, и удалились, загасив свечи.
Аврора осталась одна.
"Скоро я увижу Париж! – думала она. – Увижу, пусть и мельком, короля и королеву, и даже скрягу-кардинала. Что, если спеть ему в лицо фрондерскую песенку? Жалко, Фронды больше нет. Эх, если бы я родилась лет на пять раньше! Увидела бы и баррикады, и народное ополчение, и воинствующих прелатов в кирасах… А нынче такое скучное время!"
Она вздохнула, словно умудренная годами придворная дама, и тут же заснула глубоко и невинно, как обычно спят дети в четырнадцать лет, с мыслями о спасении Франции от неведомых интриганов, о далеких берегах неведомых стран. Ей снилось, что кто-то отважный и храбрый, как она сама, ожидает ее в голубой дымке будущего, и они, рука об руку стоя на палубе большого и стремительного корабля, уплывают в безбрежную даль…

 Отправлено: 27.08.08 23:32. Заголовок: Глава 2

Глава 2

ОТЕЦ

Приготовления к отъезду не были особенно долгими. Через неделю вещи были собраны и уложены, а старая карета отремонтирована на скорую руку.
В те времена дорога из Тарба в Париж была очень долгой и, главное, неудобной, что не пришлось по душе ни госпоже д'Артаньян, ни ее племяннице. Поначалу Аврора развлекалась тем, что рассматривала пейзажи. Города представали ее взору один за другим. На четвертый или пятый день она, утомленная тяготами путешествия в некомфортном экипаже и ночлегом в дурных гостиницах, перестала обращать внимание на все эти виды, тем более, что из Гаскони они попали в Пуату, затем в Турень и, наконец, в Иль-де-Франс, солнце которого показалось Авроре весьма унылым в сравнении с ослепительным светилом ее родины.
Париж встретил их грязью предместий и пылью, повисшей в душном воздухе. Гулкий шум толпы, крики кучеров и разносчиков, торговцев и шарлатанов на Новом мосту, мелькание шляп и шапок, колпаков и гладко выбритых тонзур… Грубая куртка ремесленника соседствовала с изысканным камзолом вельможи или ливреей его лакея, а серая ряса капуцина – с мундиром жандарма или ярким плащом мушкетера.
Дома, лепившиеся друг к другу, их несоразмерные фасады, кровли и балки, нависающие над лабиринтами тесных улочек, переплетающиеся друг с другом, ощетинившиеся порослью труб, флюгеров и водостоков… Двери Парижа, плотно запертые или распахнутые настежь, открывающиеся, захлопывающиеся, скрипящие и рычащие на несмазанных петлях, бьющие прямо в спину зазевавшегося посетителя…
Окна Парижа, широкие и узкие, иногда стрельчатые, иногда арочные, зарешеченные или скрытые дощатыми ставнями, или кокетливо убранные кружевными занавесками, уставленные рядами цветочных горшков, и лица в этих окнах… Окна – глаза Парижа…
Одна Сена казалась спокойной среди суеты и сутолоки, хаоса и разноголосицы, но и ее пленили, сковали каменными арками мостов, заключили в узкие тиски набережных, заполонили караванами барж и баркасов, оплели деревянными настилами и пристанями…
Аврора глазела по сторонам, как и подобает провинциалке, явившейся в столицу, но вскоре ей наскучило это занятие. Париж ее не впечатлил.
Отправившись по адресу, полученному госпожой д'Артаньян от ее брата, они оказались перед двухэтажным каменным зданием, на фасаде которого красовалась большая вывеска с кокетливой надписью "Козочка". Широкие окна первого этажа были распахнуты, распространяя по всей улице божественные ароматы жаркого и бургундских вин. В глубине помещения виднелись длинные ряды столов.
- Но это же трактир! – потрясенно ахнула госпожа д'Артаньян.
- Гостиница, - не без удовольствия поправила Аврора.
- Настоящий вертеп!
Ее причитания были прерваны резким женским криком, огласившим всю улицу, и громким звоном бьющейся посуды. В окно вылетела глиняная тарелка – и раскололась на части посреди мостовой.
Госпожа д'Артаньян испуганно перекрестилась.
Звон и стук не умолкали, к ним добавился еще и нестройный топот, как будто кто-то бегал по деревянной лестнице. Затем двери распахнулись, и на пороге показались два мушкетера с большими чемоданами в руках. В спину им летели разнообразные предметы: кружки, миски, ложки и половники. Пригибаясь под шквалом кухонной утвари, мушкетеры погрузили чемоданы в повозку, стоявшую неподалеку, и уселись на облучок с самым невозмутимым видом.
На противоположной стороне улицы стоял человечек весьма неприятной наружности и наблюдал за этой сценой с неприкрытым злорадством. Соседи едва не вываливались из окон, изнывая от любопытства.
Крики теперь доносились с верхнего этажа. По счастью, госпожа д'Артаньян не знала фламандского, которым так хорошо владела разгневанная особа. Но, несомненно, обычными ругательствами дело не ограничивалось.
Из верхних окон вывалился один цветочный горшок, затем другой. Вслед за ними вниз сиганула насмерть перепуганная кошка. Ее шерсть стояла дыбом. Затем послышалось что-то вроде: "Негодяй! Невежа!" – и шум опять стал смещаться в направлении выхода. Внутренняя дверь отворилась, потом быстро захлопнулась; послышался тяжелый скрип, как будто кто-то пытался забаррикадироваться мебелью, и стук кулаков человека, тщетно стремящегося выбраться наружу.
Мгновение спустя на пороге возник лейтенант д'Артаньян в насквозь мокром мундире. Он остановился, чтобы перевести дыхание и утереть пот со лба. Его прическа имела плачевное состояние в виду недавней бури.
У Авроры вырвался радостный возглас. Лейтенант быстро обернулся, сделал страшные глаза и махнул рукой: мол, сматывайтесь отсюда, пока не поздно.
- Осторожно!.. – воскликнула Аврора.
Мушкетер проворно отскочил в сторону – и вовремя: прямо у его ног разбился горшок с геранью.
В оконном проеме появилась красивая разгневанная женщина с волосами развевающимися, точно у фурии.
- Вы забыли свои вещи, лейтенант! – пронзительно закричала она – и вышвырнула в окно последний чемодан.
Неприятный человечек на другой стороне улицы разразился кудахтаньем и радостно захлопал ладонями по бедрам.
Д'Артаньян, нимало не смущаясь, подобрал чемодан, уворачиваясь от артобстрела, и вскочил в повозку со словами:
- Трогай! На Ломбардскую улицу!
Карета покатилась вслед за ним. Они были уже в конце Тиктонской улицы, когда из окна раздался прощальный гневный вопль:
- Каналья!..
На Ломбардской улице, в лавке купца Планше, путешественникам был предложен щедрый ужин.
Не вдаваясь в разъяснения по поводу недавнего скандала, д'Артаньян приступил к делу. Завтра он уезжает во Фландрию по срочному приказу короля (или кардинала?), и сможет проводить невестку и дочь в лучшем случае до Орлеана, а им надо в Тур, в монастырь Благовещения. Дорожная карета слишком медлительна, а его дело не терпит отлагательств. Эту ночь они как-нибудь скоротают у Планше, а утром тронутся в путь.
Аврора разочарованно вздохнула: значит, она не увидит ни короля, ни королеву, ни Мазарини. Даже Лувр она не успела толком разглядеть, ведь карета проезжала по другому берегу Сены.
- А можно меня пристроить в какой-нибудь парижский монастырь? - спросила девушка с робкой надеждой.
- Нельзя, - отрезал лейтенант мушкетеров. – В провинции спокойнее.
Госпожа д'Артаньян кивнула. Разумеется, она-то знала: денег ее деверя не хватит, чтобы оплатить учебу в монастыре Сен-Жак или Шайо.
После десерта Аврора сделала вид, что уснула, но сама украдкой наблюдала за отцом из-под полуопущенных ресниц. Лейтенант давно уже сменил мокрый мундир на сухую одежду и привел шевелюру в порядок, но на щеке его красовались три длинные полосы, словно от женских ногтей. Аврора еле сдержала улыбку. Хоть отец и смотрел на нее весь вечер строго и сурово, теперь они с тетушкой такие ласковые, не могут на нее нарадоваться, до чего большая и красивая она выросла… думают, что она спит. Ха! Разве можно уснуть теперь, когда она в Париже, в доме своего любимого отца (или его бывшего слуги?)… Теперь ее ждет новая жизнь.
На рассвете Аврору бесцеремонно растолкали: пора в путь! Еще сонная, она позавтракала без аппетита и вяло спустилась к карете. Отец сопровождал их до Орлеана, а по обе стороны от кареты, точно эскорт какого-нибудь князя, ехал отряд статных и рослых, как на подбор, мушкетеров. Аврора пребывала в состоянии эйфории.
Потом этот рай закончился. Отряд, возглавляемый ее отцом, растаял в клубах дорожной пыли. Девушка долго и тоскливо смотрела вслед блестящим всадникам, словно они увозили с собой самые дерзкие и авантюрные ее мечты. Она осталась наедине со скучнейшей тетушкой.
Они спускались вдоль берега Луары, среди лугов и полей, мимо возделанных пашен и виноградников. Несмотря на самый разгар лета, все было свежо и зелено, хотя, как помнила Аврора, на юге в эту пору листва была совершенно иссушена солнцем.
Паруса баркасов, точно гигантские чайки, парили над водами Луары, а на противоположном берегу виднелись то размашистые крылья мельниц, то остроконечные шпили замков, стога сена, тучные стада, пасущиеся средь яркой зелени лугов.
Аврора предпочла бы проехаться верхом и полюбоваться на все это великолепие, тем более, что экипаж, который уместнее было бы назвать рыдваном, подскакивал на выбоинах и ухабах, грозя вытряхнуть дух из путешественников. Госпожа д'Артаньян при каждом толчке испускала шумные вздохи и стоны, свидетельствующие о том, что она совершенно истерзана. При этом ее лицо не покидало выражение стоического терпения.
- Близок час, когда эта трухлявая телега развалится окончательно, - повторяла она.
- О да, - медоточиво согласилась Аврора. Она сняла туфли и водрузила ноги на противоположное сиденье. Хотя это нисколько не согласовывалось м правилами этикета, ее суровой воспитательнице было уже все равно.
Дорога была оживленной; много раз им навстречу попадались всадники и экипажи, телеги, груженые сеном, дровами или бочками.
Всхлипы тетушки постепенно переросли в стон умирающего, но Авроре, по правде говоря, уже не было дела до страданий родственницы: куда интересней, например, переглядываться с симпатичным брюнетом, который минуту назад поравнялся с окошком их кареты и поклонился очень изысканно. Аврора ответила ему ослепительной улыбкой, на мгновение забыв о своем ужасающем черном платье и почувствовав себя королевой. Обычай приветствовать друг друга был непреложным у дворян той эпохи. Несколько минут элегантный всадник гарцевал возле их кареты. Аврора продолжала мило улыбаться и уже открыла рот, чтобы заговорить, как вдруг над ее ухом раздалось зловещее шипение:
- Не смей строить ему глазки! Это неприлично!
Сухопарая тетушкина рука резко задернула занавеску. Стук лошадиных копыт затих в отдалении. Аврора разочарованно надула губки и мысленно съежилась в ожидании суровой отповеди, которая не замедлила воспоследовать.
- …Сколько раз я говорила, что приличной девушке из хорошей семьи не следует заигрывать с незнакомцами, подавать им знаки благосклонности и уж тем более заводить с ними беседу, мадемуазель. Воспитанная барышня должна…
- …При появлении мужчины состроить мрачную и угрожающую мину, означающую: "Не приближайтесь, милостивый государь, иначе я укушу вас", и при этом хищно оскалить зубы, - выпалила Аврора на одном дыхании.
Тетушка, как и всегда в подобных случаях, закатила глаза с видом мученицы.
- О, мое наказание! Как вижу, мысль отправить вас в монастырь была весьма своевременной. Урсулинки сделают из вас благовоспитанную девушку. Подумать только, что все наши старания обучить вас правилам этикета потерпели полную неудачу!.. Строгость и только строгость – вот что необходимо при воспитании детей, а я была слишком податлива…
Аврора зажала уши руками.
- …Потворствовала всем вашим капризам, сносила все шалости, не позволила себе ни единого грубого слова…
В этот момент карету весьма ощутимо тряхнуло на очередном буераке. Несчастная колымага, вконец растерзанная тяготами долгого пути, разразилась душераздирающим скрипом и повалилась на бок, так как слетели оба правых колеса.
Раздался жалобный вопль госпожи д'Артаньян, придавленной одним из чемоданов. По крайней мере, это свидетельствовало о том, что почтенная особа жива. Аврора, оказавшаяся сверху, злорадно рассмеялась, ибо это происшествие избавляло ее от чтения моралей, а, кроме того, в минуту отчаяния благовоспитанная тетушка стала изрекать такие перлы, которым позавидовал бы любой извозчик. Так, лошади стали у нее строптивыми клячами и сиволапыми меринами, кучер – отродьем Вельзевула и душегубом, а дорога, по ее уверениям, вела прямо в ад. Гневные вопли госпожи д'Артаньян, вероятно, всполошили всю округу.
Аврора подумала, что из перевернутого экипажа без посторонней помощи им не выбраться, тем более - в этих непереносимых юбках, но тут верхняя дверца приотворилась, и она увидела того самого юношу, который так любезно поприветствовал их десять минут назад.
- С вами все в порядке, сударыни?
Девушка с готовностью приняла предложенную ей руку, чтобы выбраться из того, что не так давно было каретой.
Далее последовала трудная процедура вытаскивания тетушки, для чего понадобилась помощь кучера. Наконец госпожа д'Артаньян была извлечена из недр кареты без особого ущерба для своего внешнего вида. Достойная дама сразу же принялась рассыпаться в изъявлениях благодарности, причем на нее, очевидно, вследствие возраста, правило не любезничать с незнакомцами не распространялось. Она жаловалась на неудобства путешествия, на ужасное состояние дорог, на невеж трактирщиков, радуясь возможности излить душу.
Аврора разглядывала незнакомца в упор. И одного взгляда хватило ей, чтобы понять: она пропала.
Ее охватила паника.
Она пришла к выводу, что молодой дворянин старше нее, вероятно, четырьмя или пятью годами. Высокого роста, превосходно сложенный, он был стройным и изящным. Темно-каштановые волосы, расчесанные на пробор, падали ему на плечи, глаза были серебристо-серыми. Одет он был изысканно – в голубой бархатный костюм и замшевый колет, с белым воротником и манжетами, отороченными кружевом.
Совместными усилиями кучера и лакеев колеса с горем пополам водрузили на место.
Юноша проводил путешественниц до блуаского моста, где они могли перебраться на другую сторону Луары, не прибегая к услугам перевозчика, и подробно объяснил дорогу до Тура.
Аврора за все это время не проронила ни слова, то ли вследствие природной застенчивости, то ли по какой-то другой причине. Тем не менее, она осмелилась подарить молодому незнакомцу прощальный взгляд. Какое-то шестое чувство подсказывало ей, что она непременно увидит этого человека вновь. Когда карета пересекла мост, Аврора высунулась в окно экипажа и долго смотрела вдаль. Тетушка последовала ее примеру, высунувшись в другое окошко, причем от Авроры не укрылось, что добропорядочная госпожа д'Артаньян пробормотала, закатывая глаза:
- Какой милый мальчик!
Утром следующего дня они были в Туре.



...там еще много...

 Отправлено: 28.08.08 07:41. Заголовок: Глава 3

Глава 3
БЛАГОВЕЩЕНСКИЙ МОНАСТЫРЬ

Вступив под строгие монастырские своды, Аврора ощутила, что попадает в другое измерение. Ее встретило гулкое эхо в просторных галереях, перезвон колоколов и благовонные ароматы ладана. Она замерла, пораженная в самое сердце красотой этого места, соразмерностью всех линий и пропорций здания монастыря. Даже в роскошном убранстве алтаря не было ничего мирского. Непорочно-чистые чепцы монахинь рядами белели в полутьме, и слитное созвучие их голосов переплеталось с низким рокотом органа.
Их приняли в кабинете настоятельницы. Аббатиса, женщина еще не старая, была весьма недурна собой, а строгие отвороты накрахмаленного чепца придавали ее утонченному лицу еще большую иконописность.
Аврора почти не вслушивалась в беседу госпожи д'Артаньян и настоятельницы, поскольку сосредоточенно разглядывала цветные стекла витражей. Она уловила только, что по монастырским меркам считается слишком взрослой, но будет определена в класс к более младшим воспитанницам. Перспектива оказаться в обществе десятилетних настолько не улыбалась ей, что она тут же вышла из состояния задумчивости и предложила проэкзаменовать ее, чтобы не ошибиться в выборе класса.
Госпожа д'Артаньян от такой дерзости всплеснула руками, но аббатиса милостиво согласилась.
В результате Аврора оказалась в компании девиц на один-два года старше нее, где говорили не о куклах, а о кружевах, нарядах и романах. Этого она и добивалась.
Прощение с госпожой д'Артаньян было очень сентиментальным. Тетушка расплакалась, племянница тоже не удержалась от слез и, кроме того, под давлением вынуждена была дать обещание вести себя примернейшим образом.
Очутившись в классе, Аврора оглянулась по сторонам поисках сколько-нибудь дружелюбного лица. Одна из девушек тут же подмигнула ей, другая, сидевшая с краю, подвинулась, чтобы освободить место. Остальные выглядели надменными и неприступными и явно не желали вот так, сразу, принимать новенькую в свои ряды.
Был урок латыни. Аврора, особенно не напрягаясь, поставила глаголы в нужное время и просклоняла, и теперь могла наблюдать за происходящим в классе.
Вдруг что-то ударило ей в спину между лопаток; это оказалась бумажка, туго скрученная. Аврора развернула ее и прочитала: "Кажется, ты ничего. После занятий попроси, чтобы тебе дали кровать в самом конце комнаты, возле окна, она как раз свободна. Элен."
Аврора обернулась в поисках того, кто эту записку отправил. Девушка, которая недавно ей подмигнула, старательно выводила буквы в тетради, закусив губу, но это усердие было явно притворным. Она выглядела старше Авроры. Из-под чепца выбивался непокорный рыжий локон, на котором играл и искрился длинный луч солнца, проникавший в широкое стрельчатое окно. Когда девушка подняла голову, оказалось, что глаза у нее разноцветные: серый и зеленый. Она была очень хороша собой, Аврора подумала даже, что накрашена, но воспитанницам запрещалось пользоваться косметикой.
Уяснив себе вопрос с запиской, Аврора переключила внимание на соседку справа. Высокая, но худенькая, почти бесплотная, она держалась, не в пример другим девушкам, серо и незаметно, хотя ее можно было назвать миловидной. Черноволосая, с несколько смуглой кожей, она обладала большими янтарными глазами в обрамлении пушистых ресниц. Смотрела она как-то испуганно, словно затравленная лань, а место на самом отшибе свидетельствовало о ее положении среди других воспитанниц. Звали ее Жюли де Мезон¬фор. Старшая дочь в знатной, но обедневшей семье, она воспитывалась здесь едва ли не по милосердию монахинь. Молчаливая и забитая, она вызывала желание защитить ее от жестокостей мира.
Мари-Элен оказалась совсем не такой. Пылкая и порывистая, как огонь, как пламя, она воплощала в себе движение, страсть, энергию, что служило поводом к укорам со стороны монахинь, так и не сумевших приучить ее к смирению. Ее не интересовала латинская грамматика или риторика. Хотя училась она ровно, с большим удовольствием она бегала бы по монастырскому саду в компании подруг, среди которых была заводилой. Они с Авророй сошлись быстро и, объединенные общими интересами, стали неразлучны, а несчастная Жюли, привязанная к обеим, ходила за ними, как хвост; в конце концов и ее приняли в компанию.
Большинство воспитанниц монастыря были дочерьми знатных и состоятельных семей, но проявлялось это не во внешнем виде (одевались все одинаково), а в обращении монахинь: с некоторыми девушками они были даже почтительны. Аврору это мало заботило.
Учеба не требовала от Авроры значительных усилий: почти все, что преподавали монахини, было ей уже известно; бытовыми работами они занимались не так часто, следовательно, она располагала массой свободного времени, которое другие воспитанницы тратили на подготовку к урокам. Те часы, которые не общалась с Элен, она проводила в библиотеке, где было тихо и уединенно, или же в церкви: божественный звук органа очаровал ее с первого же мгновения, и часто, особенно долгими зимними вечерами, она в задумчивости перебирала клавиши. Звуки рождались и угасали под сводами капеллы, а сумеречный золотистый свет, преображенный стеклами витражей, ложился на каменные плиты пола.
Сначала ей не хватало простора, свободы. Привыкшая к вольным ветрам Юга, льющимся из скалистых ущелий, она долго обживалась в этих краях, исполненных неброской красоты, но постепенно она влюбилась в акварельное небо Турени, в сладкий запах ее роз, в неспешное течение дней, однообразных – и в то же время не похожих один на другой.
Других воспитанниц навещали очень часто, задаривали конфетами, даже ухитрялись передавать любовные записочки, невзирая на строгий надзор. В такие моменты Аврора ощущала смутную тоску: ее ни разу не вызвали в приемную; письма она получала редко – сказывалось огромное расстояние между Тарбом и Туром, и почти всегда в них было одно и то же: Жермен починил крышу, заболел соседский ребенок, на Рождество запекли зайца… Отец ни разу не навестил ее, занятый, как говорили, служебными делами. К ней не приезжали даже какие-нибудь завалящие кузины или кузены. Это служило предметом удивления со стороны воспитанниц, но насмешничать они не посмели, ибо Аврора, несомненно, не дала бы им спуску. Дверь комнаты свиданий оставалась закрыта для нее.
И вот неярким январским утром, как раз накануне дня Благовещения, Авроре сообщили, что ее ждет посетитель.
Она опрометью ринулась по галерее, словно за спиной выросли крылья, и едва не столкнулась с сестрой Елизаветой.
- Это отец?! – воскликнула она с оживлением.
- Нет, дочь моя, но какой-то молодой человек привез вам письмо от него.
- А, - разочарованно вздохнула Аврора – и продолжила расспросы.
- Что он еще сказал? Вы его видели? Когда приедет мой отец?
Бедная монахиня, не ожидавшая такого взрыва эмоций от обычно сдержанной Авроры, запротестовала:
- Не так быстро, дитя мое… все по порядку. Я не знаю, когда приедет ваш отец. Письмо привез молодой человек, он представился как виконт де Бражелон.
- Не знаю его, - отмахнулась Аврора. - А что он сказал об отце?.. Где письмо?..
- Вот оно.
Девушка накинулась на конверт, как коршун – на долгожданную добычу.
- А где тот, кто его привез? – спросила она, прижимая письмо к груди. – Мне можно его видеть?
Монахиня возвела очи горе и благолепно молвила:
- Аббатиса запретила.
- Отчего? – опешила Аврора.
- Этот юноша – ваш родственник?
- Нет. Я его и не видела-то ни разу.
- Вот и хорошо.
- Почему?
- Настоятельница – мудрая женщина, - уклончиво отвечала сестра Елизавета. - Не хватало еще, чтобы… Вот если бы он был вашим братом, мадемуазель – тогда другое дело.
Оставшись одна, Аврора выразительно постучала пальцем по лбу, озадаченная поведением монахини. Но, по крайней мере, ее оставили наедине с письмом, вскрытым, как и вся корреспонденция, предназначенная для воспитанниц урсулинок. Она укрылась в оконной нише, на самой верхней галерее, чтобы насладиться чтением без помех.
Час или два спустя, когда ответ был написан, запечатан и передан курьеру, Аврора возвратилась в общую спальню. Она застала всех девушек, сбившихся в кучу, за шумным обсуждением. Центром внимания была Сюзанна, самая младшая. Она что-то расписывала, возбужденно размахивая руками.
Авроре и раньше доводилось быть свидетельницей таких сцен. Обычно это случалось, когда к кому-нибудь из девушек приезжал молоденький брат или кузен, когда кто-то получал любовную записку, всеми правдами и неправдами доставленную за стены монастыря. На этот раз все воспитанницы тесным кольцом обступили саму Аврору. Поднялся гул и гвалт. Изумленная девушка стояла, не зная, что и подумать, по-прежнему прижимая к груди письмо.
- У вас же нет братьев, мадемуазель? – поинтересовалась Франсуаза, дочь герцога, самая старшая и блестящая из всех.
- Нет, - согласилась Аврора.
- Значит, это не ваш брат, - триумфально подытожила Франсуаза, как победительница в недавнем споре.
- Нет, - повторила девушка, еще не вполне понимая, чего от нее добиваются.
- А кто?! – хором закричали все присутствующие.
- Я разберусь с этим делом, - вмешалась Элен, увлекая Аврору в сторону. – Мне она расскажет, а вам – нет.
И таинственно зашептала.
- Кто к тебе приезжал?
- Понятия не имею, - чистосердечно созналась Аврора. – Я его и не видела.
Лицо ее подруги выразило неподдельное разочарование.
- Ладно… Только ни в коем случае не говори им, пусть полопаются от зависти. Ну, подыграй мне!
И Элен обернулась к присутствующим с таким видом, словно только что узнала страшную тайну.
Со всех сторон посыпались вопросы, но Аврора важно хранила молчание. Тогда Сюзанна запрыгала на месте, показывая ей язык.
- А я его видела, видела, видела! Я залезла на стул, потом на стол и увидела в маленькое окошко, что под потолком.
- Ты слишком мала, чтобы залезть так высоко, - возразила Аврора, перемигиваясь с Элен.
- А вот и залезла! – завопила Сюзанна. – И увидела!
- Ну, и что ты увидела?
- Твоего кавалера! Он такой высокий, и шляпа с красным пером, и глаза голубые!
Поскольку несносная девчонка явно был осведомлена в этом вопросе лучше нее самой, Аврора не сочла нужным спорить.
- Да, это правда, - соврала она.
Девушки радостно завизжали.
- Он красивый, - заверещала Сюзанна, - как ангел на фреске Благовещения, что в нашей церкви, и глаза голубые, правда?! - и она повисла на шее у Авроры.
- Правда, правда, - та тщетно отбивалась, сама уже не рада, что ввязалась в эту авантюру.
- Так скажите что-нибудь внятное, мадемуазель, - настаивали девушки постарше.
- Ну, - Аврора замешкалась, чтобы соврать поубедительнее. – Ну… У него глаза голубые, как лунные отблески на поверхности отполированного серебра, - внезапно нашлась она.
- Еще!
- …Такие нереальные, как тени в ночь полнолуния, - она зажмурилась, пытаясь представить лицо своего несуществующего возлюбленного, но это было не так-то просто; тогда она попыталась вспомнить юношу, встреченного ею по дороге в Блуа, так как он произвел на нее сильное впечатление. - Такой высокий, стройный…
- …И он твой жених?
- Ну… почти, - соврала Аврора.
- А как его зовут? – полюбопытствовал десяток голосов.
Аврора запнулась. Она попросту забыла имя, которое называла ей монахиня.
- Пусть это останется моей тайной, - наконец изрекла она с видом заговорщицы.
Элен закивала и состроила серьезную мину, при этом в глубине ее зеленого глаза, как маленькие чертики, плясали золотые искры.
После этого разговор переключился на амурные дела: все вспоминали своих возлюбленных, кузенов и просто соседей. Некоторые девушки были уже сосватаны, но из всех присутствующих только Элен бывала при дворе, знала юного короля и молодых дворян из его свиты, по косточкам могла разобрать достоинства и недостатки каждого.
- Но, - утверждала она, - самый красивый и храбрый из них – граф де Гиш. Арман… - протянула она мечтательно. – У него чеканный профиль, как на римских монетах, а глаза горят, как два факела…
- Еще бы! Он же гасконец! – подхватила Аврора, слышавшая от Элен это имя не раз.
- Он высокий и мужественный, но губы младенчески нежные… - при этих словах серый глаз Элен потемнел, как штормовое море.
- А вы откуда знаете, Элен? – с придыханием поинтересовался кто-то из воспитанниц.
- Я с ним целовалась, - созналась та, потупив очи, серые с зеленым.
В таких разговорах они проводили ночи, затихая под одеялами, если кто-то из монахинь приходил проверить сон воспитанниц.
Происшествие с визитом придало Авроре некую ауру романтичности и сразу утвердило среди других девушек. Они с Элен долго смеялись поэтому поводу. Кроме них, об этом секрете долго известно было только Жюли.

 Отправлено: 28.08.08 07:43. Заголовок: Глава 4

Глава 4
АББАТ
Этим неярким зимним утром Аврора прогуливалась по галерее, изгнанная с занятий за то, что опрокинула чернильницу, но не на себя, а на платье своей соседки.
В комнатах, топившихся из рук вон плохо, стоял леденящий холод; кроме того, там лежал добрый десяток кашляющих и чихающих девиц, довольных случаем день-другой поваляться в постели. А как славно было бы сейчас, подумалось Авроре, запустить снежком за пазуху какой-нибудь ученице! Солнце медленно поднималось над кровлями, бледное на просвет дымных туч, но с крыш еще не капало.
За монастырской оградой послышался цокот копыт. Заскрипели ворота, и во двор въехала большая темная карета с пышно разукрашенными гербами. Раздался звонкий женский смех, особенно неуместный в стенах святой обители, затем распахнулись дверцы экипажа, и на плиты мостовой, уже очищенной от снега, выпорхнула дама, наряженная в серебристо-серое бархатное платье с брабантскими кружевами и просторное манто из лисьего меха. Она была еще молода и очень хороша собой. На какое-то мгновение это лицо с утонченными аристократическими чертами показалось Авроре удивительно знакомым, но потом она должна была признать, что видит эту даму впервые.
Навстречу знатной посетительнице уже спешила аббатиса. Обе женщины расцеловались по-светски, точно старинные приятельницы.
Аврора инстинктивно отступила в тень, желая досмотреть эту сцену до конца.
На этом сюрпризы не закончились. Из кареты легко выпрыгнул еще один гость, на сей раз мужчина (глаза Авроры стали квадратными от изумления). Впрочем, это недоразумение скоро разъяснилось: под распахнувшимся от ветра плащом незнакомца оказалась ряса аббата. Он не был высок ростом, но очень строен, что зрительно удлиняло его фигуру, и весьма моложав. Аббат любезно раскланялся с настоятельницей и галантно, совсем по-светски, прикоснулся поцелуем к ее руке. Все трое вступили в оживленную беседу.
В это время из галереи выскочила Элен, разгоряченная, раскрасневшаяся, взволнованная. Она сбежала вниз по лестнице и кинулась на шею дамы в кружевах.
Только теперь Аврора сообразила, кого напоминает ей прекрасная незнакомка. Это была мать Элен, герцогиня де Шатильон. Только волосы и глаза у нее были черными.
Известие о приезде герцогини потрясло весь монастырь. Все желали взглянуть на ту, что пленила двух герцогов – Конде и Немура, и двух Королей – Людовика Французского и Карла Английского. Слава великой соблазнительницы, как шлейф, следовала за герцогиней. Урожденная Монморанси-Бутвиль, она вышла за старшего отпрыска Колиньи-Шатильонов, но недолго пробыла счастливой супругой: маршала убили в сражении при Шарантоне. Герцогиня не преминула воспользоваться преждевременным вдовством: легкомысленная и кокетливая, она очертя голову бросилась в бурлящий водоворот Фронды, поставив красоту и молодость на службу любви и интриге.
Но пламя Фронды угасло. Герцогиня, скомпрометированная в глазах двора, вынуждена была удалиться в провинцию. Воспитанницы монастыря делились между собой подробностями ее отношений с Великим Конде, а Элен гордо задирала нос: вне всякого сомнения, ее мать была самой красивой женщиной! Она привезла кучу конфет и столичных новостей, и большая часть из них перепала, разумеется, Авроре, лучшей подруге Элен.
- Когда мы жили при дворе, - рассказывала юная Шатильон, - наш молодой король ходил за матерью, как привязанный, бросал на нее томные взгляды, нашептывал любезности, но, увы, этим все и ограничилось. Он был слишком робок. Теперь, говорит мать, наш король влюблен в Олимпию Манчини. Фи! Я ее помню, эту спесивую итальянку, желтую и тощую, как жердь. Правда, говорят, она очень похорошела, но мне не верится… Мать приехала навестить настоятельницу, свою давнюю подругу. С ней аббат из Нуази – вот это мужчина! Она насилу отбила его у герцогини де Лонгвиль.
- Отбила?! – ужаснулась Аврора. – Так они?...
- Любовники, - подтвердила Шатильон, нисколько не смущаясь. – Только молчи об этом! Впрочем, я ее вполне понимаю. Ты видела этого аббата – какой красавец!.. Хочешь еще конфетку?
- Ага.
- Знаешь, этот аббат когда-то был мушкетером. Какая выправка! Такого умения носить шпагу не встретишь у многих военных!
- Интересно было бы взглянуть на него поближе.
- Это можно устроить. Они как раз искали кого-нибудь, кто хорошо читает по-латыни.
Элен сдержала обещание: вечером следующего дня, когда Аврора занималась в библиотеке, ее вызвали к герцогине.
Она с трепетом переступила порог комнаты. Здесь царил полумрак от тяжелых задернутых портьер, пахло сладкими женскими духами и ладаном. В камине, прикрытом ширмой, потрескивали поленья.
Герцогиня, на сей раз в вишневом бархатном платье, полулежала в кресле; ее ноги, обутые в сафьяновые туфли, покоились на большой парчовой подушке. Обстановке монастыря соответствовали только гагатовые четки, которые она перебирала пальцами изнеженной руки, свисавшей с подлокотника.
Аббат из Нуази, как назвала его Элен, сидел в кресле спиной к окну, отчего его фигура еще более утопала в тени, но Аврора почти привыкла к сумраку.
- Мадемуазель – одна из лучших наших учениц, - рекомендовала ее настоятельница. – И она к вашим услугам, герцогиня.
- Вы понимаете по-латыни, милое дитя? – поинтересовалась госпожа де Шатильон.
- Да.
- А еще какой-нибудь язык вы знаете?
- Испанский, ваша светлость.
- Хорошо. На время моего пребывания здесь мне нужна девушка, что-то вроде фрейлины. Вы мне нравитесь, мадемуазель, тем более, что я слышала много лестного о вас от дочери. Теперь почитайте нам что-нибудь, мы послушаем.
Аврора зачитала вслух несколько страниц из Блаженного Августина, затем герцогиня и аббатиса вступили в разговор о странных обычаях нынешнего двора, об участи Бофора, Ларошфуко и Конде; наконец госпожа де Шатильон перешла к рассказу о бегстве кардинала Реца из Нанта.
Аврора внимательно слушала, стараясь не упустить не слова. Она изучала присутствующих. Герцогиня де Шатильон стала ей неинтересна: она была слишком откровенно, изысканно чувственна, слишком понятна, а вот аббат все более привлекал ее внимание.
Его красивый профиль выделялся на фоне красноватых отблесков пламени, тщательно завитые волосы падали на плечи из-под бархатной скуфейки. Его сутана из лилового шелка, отделанная тончайшими кружевами, казалась изысканным нарядом светской кокетки. Бархатные глаза, обрамленные почти женскими ресницами, смотрели глубоко и вдумчиво, но лоб пересекали две глубокие морщинки, придававшие его красивому лицу выражение сосредоточенности. Особенно хороши были его руки, белые и мягкие, с утонченными и нервными пальцами; сейчас одна из них покоилась на подлокотнике кресла, другая поглаживала большую кошку, свернувшуюся клубком на коленях у прелата. Во мраке тускло поблескивал перстень с аметистом. Улыбка играла на тонких губах аббата.
Наконец он заговорил, обращаясь к Авроре; его голос был мягким, как шелк, и глубоким, как тени на бархате.
- Вы можете быть свободны, дитя мое. Будьте любезны, подыщите нам завтра что-нибудь из Еврипида.
- Хорошо, монсеньор, - отвечала Аврора, не сводя с него глаз, точно завороженная.
- Вы хотите послушать Еврипида, д'Эрбле? – рассмеялась красавица Шатильон.- Вам не кажется, этого автора нельзя отнести к числу душеспасительных?
- Но он очень поучителен, не правда ли? Вы знаете, в одном из его персонажей я узнаю Мазарини…
Аврора очень хотела бы узнать, чем закончится эта беседа, но подслушивать у дверей она было ниже ее достоинства.
Утром следующего дня аббат д'Эрбле служил мессу в монастырской церкви. Можно с полной уверенностью утверждать: никогда еще воспитанницы урсулинок не внимали богослужению с таким напряженным вниманием, благоговейно подхватывая каждое слово. Сладкий голос прелата пленил всех без исключения. Наконец, прослушав длинную проповедь о добродетели, произнесенную тоном, каким впору читать сонеты, ученицы разошлись по комнатам, взволнованно переговариваясь.
Аврора отправилась в библиотеку, чтобы выполнить поручение герцогини. Она часами могла копаться в пыльных свитках или переставлять книги на стеллажах. Но, как назло, злосчастный Еврипид куда-то запропастился. Она зарылась уже в самый дальний угол, где находились шкафы, не разбиравшиеся десятилетиями, полные манускриптов и архивов монастыря, покрытые слоем серой пушистой пыли. Ощутимо пахло плесенью и мышами. Само собой, от этого обилия "ароматов" Аврора звонко чихнула, а поскольку стояла, нагнувшись, с размаху ударилась головой об одну из полок. Обветшалый шкаф пошатнулся от сотрясения, жалобно застонал, и на злосчастную Аврору обрушился целый книгопад. Она едва успела закрыть голову руками, и долго сидела на полу, ожидая, пока уляжется гигантское облако пыли. Туман рассеялся, и Аврора увидела, окружена целыми завалами бумаги. Проклятый Еврипид покоился на самой вершине этой вершине этой горы.
Аврора застонала: ей предстояло привести все в порядок. Работы было немерено. Она долго перебирала книги и манускрипты, пытаясь их упорядочить, и распихивала по полкам. Это занятие так увлекло ее, что она не заметила, как кто-то пробирается между стеллажами, и опомнилась, лишь когда голоса зазвучали совсем близко.
Аврора насторожилась. Сомнений быть не могло: герцогиня Шатильон и ее обожаемый аббат.
Голоса неумолимо приближались. Девушка обернулась: пути к отступлению не было. По счастью, следы недавнего погрома были почти ликвидированы, и Авроре оставалось только заползти на четвереньках под большой письменный стол, накрытый скатертью, свисавшей до самого пола. Отныне все зависело от ее сдержанности.
Да, герцогиня и аббат вели беседу, но она была скорее политического характера, чем любовного. Аврора мало что поняла: они произносили имена людей, неизвестные ей; говорили что-то о связях с Испанией и Брюсселем, и постоянно упоминали какого-то Окенкура, от ловкости и верности которого зависел ход событий, причем герцогиня все время настаивала на каком-то аспекте, а прелат пытался уговорить ее быть более разумной, охлаждая словами: "Довольно и этого, сударыня. Можно подумать, вы хотите развязать третью Фронду!"
- А что, если и так? – бросила герцогиня с неожиданной резкостью. – У вас свой интерес в этом деле, что мне прекрасно известно, Рене: это вожделенное епископство. А на судьбу моего кузена Конде вам наплевать!
Кажется, герцогиня разозлилась не на шутку. Повисло тягостное молчание. Аврора подумала, что аббат будет разубеждать свою собеседницу, но вместо этого он мелодично рассмеялся.
- Взгляните, Изабелла, что я нашел здесь! "Декамерон" Боккаччо! Забавно! Вот неподобающее чтение для монашек… Верх фривольности и легкомыслия… Ряд сцен, весьма рискованных, надо заметить. Ха-ха-ха! Надо показать это аббатисе!
- Нет, - возразила герцогиня де Шатильон, отбирая у него книгу. – Зачем вам изучать в теории то, что вы так превосходно применяете на практике? Оставьте это чтение девицам.
"Ну надо же, - подумала Аврора с досадой. – И я могла пропустить такую книгу!"
Улыбка герцогини де Шатильон стала плотоядной.
- Вы были моим учителем, аббат, - молвила она с кокетливой дерзостью.
- Увы! Увы! Я нашел уже мэтра, а не робкую ученицу, герцогиня.
- Нет предела совершенству, - негромко заметила госпожа де Шатильон, касаясь его плеча своей белой изнеженной рукой. – Не хотите ли преподать мне еще один урок?
"Ой, - с ужасом подумала Аврора. – Сейчас что-то будет! Какой кошмар!"
Она испуганно зажмурилась, совсем не дыша и осознавая, что, если ее обнаружат, это будет подобно смерти.

 Отправлено: 30.08.08 19:54. Заголовок: Mademoiselle, требую..

Mademoiselle, требую продолжения!!!!!!
а то сойду с ума...

 Отправлено: 01.09.08 12:37. Заголовок: Глава 5 МОЛИТВЕННИК ..

Глава 5
МОЛИТВЕННИК В ГОЛУБОМ ПЕРЕПЛЕТЕ

Аббат д'Эрбле уехал на следующей неделе, как утверждали, в Париж, но герцогиня задержалась надолго. По убеждению многих, она укрывалась в турском монастыре от преследований Мазарини, ибо в ее поместье за ней, персоной ненадежной, установлен был строгий надзор. Жила она уединенно и не желала принимать знатных особ, желавших развеять ее скуку, и вообще кого бы то ни было, за исключением одной личности, явившейся полтора-два месяца спустя после отъезда аббата, в холодную и сырую, истекающую дождем мартовскую ночь.
Персона эта, до самого кончика носа закутанная в мокрый плащ, истошно чихала и кашляла. Это была девушка, ровесница Авроры, высокая и нескладная, вообще лишенная женской грациозности, что, однако, ее не портило, ибо под плащом обнаружились прекрасные вьющиеся волосы, очень светлые, и огромные серо-голубые глаза в обрамлении пушистых ресниц. Она была очень молчалива и старалась держаться незаметно, бросая, правда, украдкой быстрые взгляды на воспитанниц. Мадемуазель Клодетту, крестницу герцогини, как она назвала себя, тотчас препроводили к госпоже де Шатильон, ожидавшей этого визита с нетерпением.
Аврора, по обыкновению, читала герцогине, на сей раз "Кира Великого" госпожи де Скюдери (с риском вывихнуть челюсть от скуки), но тут ее настоятельно попросили удалиться. Девушка успела заметить только, как мадемуазель Клодетта передает герцогине молитвенник в голубом бархатном переплете. Она хотела расспросить Элен об этой странной посетительнице, не побоявшейся холода ночи и опасностей дорог, но ее подруга лежала в лазарете с сильной простудой, возникшей вследствие того, что она по ночам босиком бегала в монастырскую кухню за сладостями.
Воспитанницы с насмешкой поглядывали на долговязую фигуру мадемуазель Клодетты (в ней было не менее шести футов росту) и утверждали, что любой мужчина в ужасе сбежит от подобной дылды, несмотря на ее смазливую физиономию. Только молчунья Жюли привязалась к девушке и за обеденным столом старалась подсесть к ней поближе, наконец, превратилась в ее тень, очевидно, привязанная силой внезапно возникшей симпатии.
В одно прекрасное утро мадемуазель Клодетта исчезла так же неожиданно, как и появилась. Жюли весь день проплакала в углу, а затем долго бродила, чураясь всех, как в воду опущенная.
Той ночью, когда Элен вернулась из лазарета на свое прежнее место в общей спальне, подруги долго переговаривались в темноте, когда заснули все остальные воспитанницы.
- Подумаешь, молитвенник в бархатном переплете, - зевнула Элен. – У меня есть такой же. Хочешь, подарю его тебе? Голубой – любимый цвет моей матери.
- Странная девушка эта Клодетта, - задумчиво молвила Аврора. – Вроде красивая, блондинка, и, вместе с тем, что-то в ней было… не то.
- Клодетта, ты говоришь? – переспросила Элен. – Отродясь не слыхивала о такой крестнице моей матери. Есть малышка Диана, ее племянница, есть Аньес, дочь мажордома, а Клодетта… нет, не помню.
- Надо спросить у Мезонфор, это она ходила за ней, как хвост.
- Эй, - Элен ткнула Жюли поверх одеяла. - Ты же не спишь?
Ресницы девушки чуть дрогнули, краска залила ее щеки, но она даже не шелохнулась.
Элен пожала плечами.
- Какая скрытная… Знаешь, Аврора, мне отчего-то вдруг безумно захотелось… ореховой нуги.
Ее подруга прыснула со смеху.
- Сладкоежка! Ну, и где же ты ее возьмешь?
- На кухне. Я сегодня случайно заметила, как сестра Августа, поставила ее в шкаф.
- Опять ты за свое, Элен?!
- Мне очень хочется. Если я не съем нуги, то умру.
- Да, от воспаления легких, после того, как босиком побегаешь по каменному полу.
- Мы пойдем вместе: я – в авангарде, а ты будешь прикрывать отступление. Добычу поделим пополам. Ну пожалуйста! – она умоляюще сложила руки.
Искушение было слишком велико. Обе девушки выскользнули из-под одеял и бесшумно, на цыпочках направились к выходу, что было нетрудно, поскольку их кровати были крайними.
Тишина и темнота царили повсюду.
- Стой здесь, - шепотом скомандовала Элен. – И смотри, не идет ли кто. Если что – мяукни. А я пока вытащу банку.
Ее ночная рубашка смутно белела во мраке, затем окончательно растворилась. Аврора ожидала, напряженно прислушиваясь.
Заскрипели петли подвесной дверцы, проржавевшие от сырости, затем раздался исполненный торжества вопль:
- Ага, попалась! Вот, значит, какой воришка завелся в нашем доме!
Тускло засветился огонек коптилки, озарив морщинистое лицо сестры Августы, цепко ухватившей за ухо Элен, пойманной с поличным. Юная Шатильон доблестно терпела экзекуцию.
Аврора затаилась за портьерой, буквально влипнув в сырую каменную стену.
Сестра Августа хищно повела носом и грозно поинтересовалась.
- Вы были одна, мадемуазель?
- Да, - кротко подтвердила Шатильон. – Совершенно одна.
- Ваша матушка немедленно узнает о случившемся.
И монахиня повела преступницу, не выпуская ее уха, по длинным извилистым коридорам. Аврора кралась за ними на почтительном расстоянии.
В комнатах герцогини горел свет. Аврора незаметно подобралась поближе.
- А, вот и моя дочь, - раздался голос Изабеллы де Шатильон.- Собирайтесь, Элен, мы уезжаем немедленно.
- Но…
- Без возражений. Лучше помогите мне собрать чемоданы. Где мой молитвенник?
- Вот этот, матушка?
- Давайте его сюда. Одевайтесь, Элен, вот дорожное платье.
- Но куда…
- В Париж. Живее, живее, дочь моя!
Все упало внутри Авроры. Значит, она останется одна! Как ей будет не хватать энергии задиристой Элен, ее сумасбродных выходок, причудливых затей! Тоска и печаль неизбежной разлуки охватили ее. Она чувствовала, что вот-вот заплачет…
Наконец из мрака возникла Элен, уже совершенно одетая, и оглянулась в поисках подруги, словно ожидала ее увидеть.
- Ты все слышала, да? Какая жалость! Мне будет так не хватать тебя и твоих выходок… мышей, которых ты ловила и подсовывала мне в шкатулку! Присматривай за Жюли, не то ее совсем съедят. На, держи, - Элен протянула ей молитвенник. – Кажется, это мой. Оставь себе на память. Но мы еще увидимся, обещаю!
Они расцеловались со слезами на глазах. Вскоре герцогиня с дочерью исчезли во мраке ночи, только за воротами монастыря застучали по мостовой колеса их экипажа.
Аврора осталась одна, зябко переступая босыми ногами на холодном каменном полу и прижимая к груди голубой молитвенник. Ощущение щемящей пустоты стало непереносимым. Еще одна потеря!
Потянулись дни, скучные и однообразные в отсутствие Шатильон. Аврора совсем замкнулась в себе и переключилась на занятия, с головой зарывшись в библиотеке. Общество тихой и нерешительной Жюли не могло скрасить ее одиночества. Отец все не приезжал.
И когда однажды настоятельница сообщила, что герцогиня де Шатильон приглашает ее погостить в своем поместье, это показалось Авроре сущим избавлением.
- С вами поедет Мезонфор, - добавила аббатиса. – Вы девушка разумная, постарайтесь о ней позаботиться.
- А мои родные?
- Я уже получила согласие вашей тетушки. Она передает вам свое благословение и посылку, которую вы найдете в спальне.
Аврора с нетерпением вскрыла пакет, в котором, если судить на ощупь, содержалось что-то мягкое. Она развернула обертку – и замерла, пораженная. Перед ней оказалось платье из белоснежной шуршащей тафты, с низким круглым вырезом, обшитым жемчугами, и тремя рядами кружевных оборок. Аврора несмело дотронулась до этого великолепия. При всей ее нелюбви к юбкам этот наряд пленил ее с первого взгляда. Уж она-то знала, во что обошлась тетушке эта прихоть ее воспитанницы, с каким терпением и любовью готовила она этот сюрприз, сколько труда и экономии в него вложила… Аврора, глубоко расчувствовавшись, упала на серое покрывало постели и расплакалась.

 Отправлено: 01.09.08 12:38. Заголовок: Глава 6 ЗАМОК ШАТИЛЬ..

Глава 6
ЗАМОК ШАТИЛЬОН

Стояла чудесная пора второй половины июня, когда листва тополей еще не покрылась желтоватым налетом пыли, и травы расстилались во всей своей исполненной волшебства свежести и трогательной нетронутости.
День выдался ясный, безоблачный, светлый. Серебристые струи ручьев мерно рокотали в зарослях ивняка. К этому печальному, мелодичному шуму примешивались озорные раскаты щебета и трелей птиц.
В тех местах, где в Луару, величественно несущую свои воды, ласковые и светлые, прямо к океану, вливается голубая лента младшего ее собрата – Шера и образуется слияние двух водных путей, между Туром и Амбуазом раскинулось просторное, хорошо благоустроенное поместье. Там, где тополя шумели своими густолиственными кронами, где шептались раскидистые липы, над зелеными кронами высились тонкие, остро отточенные шпили замка и башенка голубятни, а между стволами белели стены построек. Черепичные крыши отражались в зеркале пруда, слегка подернутом ряской, по которому временами пробегала легкая рябь от крыльев диких лебедей и домашних уток, стайками копошившихся у берега. Длинные плети плюща и винограда взбирались по каменистым выступам стены вплоть до самого карниза, полускрывая ряд зарешеченных окошек.
Солнце роняло свои лучи на плоские плиты мостовой, и лишь под низкой аркой ворот притаилась голубоватая тень. Пять дорожек, безупречно ровных и проведенных точно по линейке, сходились в этой точке, радуя глаз классической строгостью перспективы, и лишь от одной из них ответвлялась узенькая тропинка, проторенная по безупречному ковру газона, и терялась под низко опущенным пологом ветвей. Путаясь и петляя, она привела бы вас к западной оконечности обширного цветника.
Аврора склонилась над клумбой. Полуразвившийся локон ниспадал на ее нежную шею, и его золотил солнечный луч. Довольно улыбнувшись, она извлекла из взрыхленной сырой почвы жирного дождевого червяка и, держа двумя пальцами, продемонстрировала свою извивающуюся добычу мадемуазель де Мезонфор:
- Гляди – толстый, как колбаса.
На задумчиво-отрешенном личике Жюли появилось выражение брезгливости, обычно ему не свойственное.
- О, вот еще один! – воскликнула Аврора. – Ну, уже десять штук – на сегодня довольно.
Она опустила червяка в коробочку, где уже копошилась кучка ему подобных, и вытерла испачканные пальцы о старый фартук.
- Надо же, анемоны еще не распустились, - удивилась она, разглядывая клумбу. – Ну, идем обратно?
Не успели они сделать и десяти шагов по цветнику, как в конце дорожки показались две фигуры. Раздвигая тростью молодые побеги винограда, к ним направлялся красавец граф де Гиш, приятель Элен, в сопровождении франта, облаченного в белый атласный камзол с розовыми лентами и пышными кружевными манжетами.
- Доброе утро, сударыни! Завтрак будет подан с минуты на минуту. А не видели ли вы мадемуазель Элен?
Получив отрицательный ответ, граф свернул на другую тропинку и исчез, оставив девушек на попечение своего спутника. Кавалер бросил на них взгляд, пристальный и оценивающий. Если Жюли была одета весьма прилично, и, хотя и не богато, то, по крайней мере, аккуратно, то об Авроре этого сказать было нельзя: стройные щиколотки наполовину прикрыты широкой малиновой юбкой, перепачканной от ползания по клумбе, щеки измазаны в малине, полное отсутствие прически и обуви. Так, поросенок на выгуле, подумала она о себе. А в завершение – коробка, полная дождевых червей.
- Что это у вас? – изумился молодой человек.
- Червяки, - поспешила разъяснить Аврора, нисколько не смущаясь – Обед для попугая герцогини – он страшно прожорливый!
- Червячки для птички, - рассмеялся юноша. – Как это мило!
Аврора резко вскинула голову. Что-то в тоне его голоса показалось ей знакомым. Так… У него были прозрачные серые глаза, обрамленные длинными и пушистыми, на зависть любой женщине, ресницами, мягкие белокурые волосы, тонкие черты лица, пикантная родинка на левой щеке, подходившая более для девушки и… Ой, этого не может быть!
Спохватившись, что забыл представиться, юноша сдернул с головы шляпу и любезно поклонился:
- Барон Рене-Клод де Брас к вашим услугам, сударыни… но хорошеньким девушкам я позволяю называть себя просто Клод.
Этого Аврора уже не могла вынести. Она воскликнула:
- Очень приятно, молодой человек! – и вприпрыжку бросилась по дорожке, заливаясь громким смехом. Мадемуазель де Мезонфор едва поспевала за ней.
- Ха-ха-ха!... О, Жюли, это выше моих сил!.. Это же мадемуазель Клодетта!
На лице ее подруги не отразилось и тени изумления. Аврора остановилась, как вкопанная.
- Постой, Жюли, ты что, знала?!
Мезонфор робко кивнула, при этом залилась краской до самых ушей.
- О небо! – застонала мадемуазель д'Артаньян. – Похоже, ты - единственная женщина среди всех нас.
В конце аллеи они увидели Элен, которая прогуливалась в обществе Армана де Гиша. Они сплетничали о короле, скорее даже упрекали его в излишнем рвении по отношению к балам и охотам в ущерб государственным делам. Граф поведал девушкам об "охотничьей" выходке Его величества, когда семнадцатилетний Людовик XIV, раздраженный недостаточным, как он полагал, повиновением его воле, явился в парламент прямо из Венсенского леса, одетый соответствующим образом: в красный охотничий кафтан, серые ботфорты и шляпу, в сопровождении буйной и разгоряченной свиты, и размахивал кончиком своей плети прямо перед носом у магистратов, словно хотел приучить их к повиновению, как свору псов.
- Самое забавное, - смеялся де Гиш, - что напоследок он изрек: "Вы напрасно думаете, будто государство – это вы, господа. Нет, государство – не вы, а я!" Ну как?! Нашему юному государю палец в рот не клади!
- А как же Мария Манчини?
- О, это очаровательная итальянка ваших лет, мадемуазель, и король безумно в нее влюблен. Что касается ее сестры, Олимпии, то с тех пор, как она вышла за графа Суассонского, король к ней несколько поостыл. Кардинал подсовывает ему своих племянниц одну за другой - смех, да и только! Но не считайте, сударыни, что жизнь придворных дам очень интересна. Двор обнищал. Мазарини считает, что деньги должны идти на пользу государству… или к нему в карман. Он скупает все: картины, мебель, драгоценности… Кардинальский дворец сверкает роскошью. Итак, как я уже говорил, при дворе мало примечательного. Гораздо интереснее в салонах – у Рамбулье, Скаррона, Нинон де Ланкло…
- Мерзкий негодник, - Элен ударила по его рукаву кончиком веера. – Вы бывали у этой куртизанки?!
Де Гиш самодовольно ухмыльнулся.
- Она меня заметила.
- А жеманницы? – спросила Аврора.
- Речь их настолько изысканна, что порой доходит до бессмыслицы. Право, здесь, в провинции, вкусы более естественны. Вы бывали в Париже, мадемуазель?
- Дважды, граф, один раз – проездом, другой – прямо перед прибытием в Шатильон, две недели назад.
- И вам понравилось?
- Нет. Король танцевал в каком-то балете, причем скакал и дрыгал ногами, как кузнечик, а его смазливый брат изображал девушку так натурально, что я поверила.
Граф усмехнулся.
- В этом вся натура герцога Анжуйского.
Неспешно прогуливаясь, они подошли к замку. Элен распространяла благоухание духов и ирисовой пудры и выглядела вполне довольной утренним променадом.
Этим вечером, как и всегда, в замке должны были собраться гости. По окончании обеда госпожа де Шатильон удалилась в свои покои, и в распоряжении девушек было еще несколько часов, чтобы привести себя в порядок. Полдюжины камеристок призваны были проследить за всеми деталями туалета молодой госпожи, чтобы ни одна пылинка, ни одна крупинка пудры или пятнышко помады не запачкали туго затянутый атлас ее корсажа, чтобы ни одна складочка не была примята, чтобы ни один волосок не выбился из прически.
Элен одевалась с обдуманной тщательностью, подобающей скорее особе более зрелого возраста, чем шестнадцатилетней девчонкй. Ее юная и свежая красота не нуждалась ни в каких ухищрениях, но молодая кокетка старательно накладывала на лицо ровный слой грима, подводила глаза и прилежно сурьмила брови. На все эти приготовления ушло не менее трех часов.
Что касается Авроры, ей было вполне достаточно белого платья.
Несмотря на спешку, Элен была еще не вполне одета, когда к дому, обогнув полукруглый разъезд, подкатили экипажи первых гостей. Приглашенные шумною толпой, шурша тафтой и шелком, постукивая каблуками бальных туфель, хлынули в парадную залу. Герцогиня встречала гостей, стоя на ступенях лестницы, выстланной по этому поводу ковровой дорожкой.
Съехалось почти все дворянство округи. Кроме того, оказали честь своим прибытием маршал Тюренн, прославленный победами, герцог де Граммон, отец графа де Гиша, герцог де Бриссак и Ларошфуко, нарушивший по такому поводу свое уединение. Тотчас по прибытии сиятельные гости направились в залу, где столы ломились от веса серебряной посуды и яств, ожидающих знатных едоков. После ужина вельможи уединились в кабинете герцогини.
В гостиной полноправно царила молодежь. Играла музыка, звучал громкий смех. Мадемуазель де Шатильон, подражая парижским жеманницам, устроила у себя что-то вроде салона. Она полулежала в кресле, в окружении гостей: слева от нее сидел молодой Вильруа, нашептывая на ушко какие-то дерзости, по правую руку – мадемуазель де Граммон, пытавшаяся выпытать, у какого портного сшит ее наряд. Элен ухитрялась одновременно отвечать на вопросы, кокетничать с Вильруа и слушать своего любимца, графа де Гиша, рассказывающего забавную историю.
Один из друзей графа, шевалье де Турвиль, очаровательный русоволосый юноша, принес себя в жертву: он ухаживал за двумя тощими скучными провинциалками, воспитанными на "Амадисе" и "Романе о розе". Кроме него и бедняжки Мезонфор, по обыкновению забившейся в самый дальний угол, никто не чувствовал себя несчастным.
Наконец Элен громко воскликнула:
- Танцы! Танцы!
Скрипачи заиграли куранту, и плавные серебристые звуки струнных огласили зал. Кавалеры, следуя заведенному церемониалу, бросились выбирать себе дам.
Вокруг Элен моментально образовался кружок молодых людей. Она оглянулась по сторонам, как бы ища предмет, достойный привязанности. Взор ее, как всегда, остановился на Армане де Гише. Он самодовольно подхватил за талию свою очаровательную партнершу, чтобы провести с ней первый тур танца.
Барон де Брас, на сей раз в шафраново-желтом муаре, озирался вокруг, вальяжно облокотившись о колонну. У этого юноши был взгляд хищника, ищущего добычу, что совсем не вязалось с его утонченным, почти хрупким лицом. Он совершенно не обращал внимания на настойчивые взгляды Жюли, не смевшей покинуть свой угол.
К нему подплыла Элен, изобразив наилюбезнейшую улыбку из своего репертуара.
- Вас не затруднит, барон, позаботиться о моей милой протеже? Бедняжка Аврора всегда скучает в уголке, когда другие отплясывают. Будьте так любезны, займите ее разговором, пригласите на танец, в конце концов.
Красавец с видом подневольного человека направился в дальний конец залы, попутно бросая взгляды, ленивые и томные, на оголенные плечи дам, проплывающих мимо в менуэте.
Аврора не скучала. У нее были свои представления о приятном времяпровождении, и общение с бароном не входило в их список. Ослепительная в своем белом платье, она устроилась на краешке обитого лиловым шелком дивана, под картиной Вуэ и гобеленом, изображавшим пастушек, и неспешно листала Шаплена. Откровенно говоря, она ретировалась намеренно, так как не любила танцев.
- Это преступление, что такая прелестная девушка скучает в одиночестве, - проворковал голос над самым ее ухом.
Аврора вздрогнула и захлопнула книгу. Увидев Клода, она призвала на помощь одну из тех вымученных и натянутых улыбок благовоспитанности, которые означают: "Вы мне мешаете".
Словно не замечая этого, Клод предложил с нарочитой самоуверенностью человека, не знавшего отказов:
- Пойдемте танцевать!
- Вынуждена огорчить вас, сударь, - сухо отвечала Аврора. – Я очень плохо танцую.
И заупрямилась, когда он потянул ее за локоть:
- Нет, нет, не надо.
- Но я научу вас, - настаивал барон. – Уверяю, это очень просто.
Аврора посмотрела на него в упор. Да, он был очень хорош: все то, что казалось недостатком в "мадемуазель Клодетте", выгодно подчеркивало достоинства молодого человека: он был высок ростом, широк в плечах и очень изящен – для мужчины. Однако, несмотря на весь его светский лоск, что-то в его глазах не давало ей покоя, что-то в содержании ни соответствовало внешней форме – что именно, Аврора никак не могла понять. Уж слишком спокоен, воспитан, причесан, слишком изысканно-небрежен был молодой человек… и ей тоже становилось слишком от этого обилия достоинств. Как бы половчее от него отделаться?..
Взгляд ее упал на Жюли, совсем несчастную в своем сером платье, страдающую от невнимания "мадемуазель Клодетты" и готовую вот-вот разрыдаться.
- Я знаю особу, барон, - вкрадчиво начала Аврора, - которая будет вам очень рада.
Блондин метнул в сторону Мезонфор небрежный взгляд.
- Нет, - сказал он самому себе. – Не думаю…
Беседа зашла в тупик. Аврора оглянулась по сторонам в поисках спасительного выхода – и тут заметила, что ближайшая портьера, скрывавшая двери в коридор, колышется, а за ней виднеются два больших голубых глаза, изумленно распахнутых.
"О Боже! – подумалось ей. – Это еще что за чудо в перьях?!"
Она проворно распахнула портьеры, желая застать соглядатая врасплох. Это оказалась девочка; хорошо одетая и причесанная, как кукла, но совершенно растерянная; она снизу вверх взирала на барона де Браса, точно на некоего полубога. Аврора чуть не рассмеялась: с высоты своих шести с лишним футов барон мог видеть только ее макушку этого ребенка.
- Добрый день, мадемуазель.
- Добрый день.
- Сколько вам лет?
- Двенадцать. Почти тринадцать.
"Странно, - рассудила Аврора. – Я дала бы ей года на два меньше".
И продолжила:
- Как вас зовут?
- Анна-Диана-Мария де Монморанси-Бутвиль. Я племянница герцогини де Шатильон. Она моя крестная.
Выложив все эти подробности, девочка снова задрала голову. По-видимому, личность барона привлекала ее неимоверно.
- И что вы здесь делаете? – расспрашивала Аврора.
- Смотрю.
"Логично", - рассудила мадемуазель д'Артаньян. У нее мелькнула мысль, что, быть может, присутствие ребенка охладит пыл "мадемуазель Клодетты" и "она" наконец избавит ее от своего присутствия, но барон, вопреки ее ожиданиям, не только не исчез в отдалении, но опустился на колени перед крестницей герцогини.
- А кто твои родители? – вдумчиво спросил он.
- Я сирота.
- А братья у тебя есть?
- Нет, сударь, - девчонка вдруг густо покраснела и неожиданно выпалила с простодушием, свойственным только этому возрасту:
- Вы похожи на ангела.
Клод снисходительно рассмеялся:
- Вы тоже, мадемуазель. Ну, ступайте…
Барон поднялся и оглянулся по сторонам. Аврора больше не была ему интересна. Он стал пробираться среди танцующих, мимо Жюли, с которой вступил в беседу шевалье де Турвиль, прямо по направлению к мадемуазель де Шатильон.
Элен никак не могла распределить свое внимание между Вильруа и де Гишем, но барон увлек ее в угол и о чем-то долго и обстоятельно расспрашивал. Его мина была доверительной и добродушной.
- Ваша подруга, - поинтересовался он, многозначительно подмигивая. – Она богата?
Элен расхохоталась.
- Браво, барон! Наконец-то я вижу мужчину, который прямо, без обиняков идет к намеченной цели.
- Сударыня, само собой, наш разговор строго конфиденциален.
- Ну, так и быть, отвечу вам откровенно: не знаю.
- А ваша кузина?
- Кто? – изумилась Шатильон.
- Девочка лет двенадцати или тринадцати, которую я видел вон в том углу.
- Ого… - протянула Элен. – Вы человек серьезный, сударь… Да, за малышкой Дианой дают пару поместий… А сами-то вы чем занимаетесь, барон?
- Я состою при маршале Окенкуре в качестве адъютанта. И все-таки вы меня очень обяжете, сударыня, если разузнаете о благосостоянии вашей подруги. Как кстати, ее фамилия?
- Мадемуазель д'Артаньян.
- А! – воскликнул Клод. – Знаю ее отца! Нет, она мне не подходит.
- Это вы не подходите ей, - отчеканила Элен. – Слащавые напомаженные франты не в ее вкусе.
Вполне довольная своей выходкой, юаня ветреница бросилась к очередному ухажеру, шурша юбками.
Аврора, откинувшись на спинку дивана, по своему обыкновению, меланхолично взирала на кружащиеся пары. Вдруг брови ее изумленно поползли вверх: вечно несчастная и затравленная Жюли де Мезонфор танцевала кадриль с красавцем Турвилем! Похоже, она совсем забыла о мадемуазель Клодетте, ее личико, раскрасневшееся от счастья и возбуждения, было просто очаровательным, а молодого человека, очевидно, совсем не смущало ее ужасающее серое платье. В его глазах светилось восхищение. А Жюли, оказывается, грациозна и изящна! Аврора залюбовалась.
Неожиданно откуда-то появилась Элен и обхватила ее за плечи.
- Ты видела?! Вот уж, поистине, в тихом омуте… А тебе не пришелся по душе никто из присутствующих?
- Нет.
- Ну и ладно! Может быть, поднимемся наверх, к матушке?
- Смотреть на ужимки аббата и постную физиономию Ларошфуко? Первый насадит нас на пику интриг, а второй прострелит навылет своими афоризмами. Нет уж, избавь меня от этих смертоубийственных господ.
- Ты, как всегда, не даешь им спуску, - со смехом прошептала Элен, вешаясь на шею подруге. – Признаться, мне и самой надоели эти господинчики. Кстати, завтра приедет еще один приятель де Гиша, просто прелесть! Обрати на него внимание. Ну, потанцую еще немного!
Барон де Брас бродил по зале, косясь то направо, то налево, то на одну девушку, то на другую, пока голова у него не пошла кругом. Тогда, перехватив с подноса походившего мимо челядинца бокал туренского вина и залпом опустошив его, он отправился на террасу – выветрить дурман из головы.

 Отправлено: 01.09.08 12:38. Заголовок: Глава 7 ВЫСШИЙ СВЕТ ..

Глава 7
ВЫСШИЙ СВЕТ

Гости уже утомились, и лишь немногие энтузиасты продолжали выделывать па и реверансы под аккомпанемент фальшививших от усталости музыкантов.
В кабинете герцогини шла крупная игра. Герцог де Бриссак, бывший в выигрыше, оживленно шутил и посмеивался, госпожа де Шатильон в том же тоне отвечала на его замечания. Ларошфуко, угрюмый и высокомерный, пытливо оглядывал присутствующих, словно стараясь выскрести из глубины их душ все эмоции и переживания, скрытые под маской светской учтивости. Впрочем, его настроение не было очень дурным: вероятно, приятное насыщение желудка после обильного ужина размягчило его сердце.
Герцог де Граммон не отрывался от карт. Не лице его можно было последовательно проследить три стадии выражения азартного игрока, склонного к проигрышу: заинтересованность, волнение и, наконец, разочарование.
- Так что наш король? – поинтересовался де Бриссак, не без торжества сгребая в свою сторону кучу золота и серебра. – Говорят, его женят?
- На ком? На Марии Манчини?- неосторожно молвила госпожа де Шатильон.
- Нет, на Маргарите Савойской, - отвечал маршал Граммон.
- На инфанте, - возразил Тюренн, снимая карту.
Один аббат д'Эрбле промолчал и только улыбнулся загадочно, как человек, посвященный во все хитросплетения международных интриг.
- А чем вам не нравится Манчини? – воскликнул де Бриссак. – За невестой, возможно, дадут пару десятков миллионов, неплохое пополнение казны, а? Что вы на это скажете, маршал?
Тюренн пожал плечами. Для него было естественнее сразиться с противником на поле боя, чем с монсеньором Джулио Мазарини на поприще интриги. Своей опалой маршал был обязан в первую очередь проискам министра.
- Лично я – за инфанту, - заметил Ларошфуко. – Союз с Испанией поможет уберечь государство от окончательного разорения. Если эта война продлится еще два-три года… – он умолк с унылым видом.
- Поверьте, я не больше вашего желаю видеть Манчини королевой Франции, - молвил Бриссак, изображая глубокую искренность. – Я всегда предпочту итальянской голове французскую, как бы дурна она ни была, и все мы желали бы видеть на месте Мазарини – господина де Реца, а на месте маршала де Ла Мельере – герцога де Бофора.
- Только не Реца, - молвила герцогиня. – Этот воинствующий прелат играет Францией, как бильбоке, взгляните: сегодня он – фрондер, завтра - мазаринист, послезавтра – сторонник парламента, через неделю – еще кто-нибудь! По счастью, теперь он в Риме и не может сколько-нибудь серьезно повредить нашим делам. Хватит этой борьбы за кардинальскую шапку, я предпочла бы видеть ее на другой голове, - и она метнула быстрый взгляд в сторону аббата д'Эрбле. Тот притворился, что не заметил этого намека, лишь чуть заметно дрогнули уголки его губ.
- Наш государь, вероятно, сильно возмужал, - заметила госпожа де Шатильон, меняя тему разговора.
- О да, - согласился Бриссак. – Женщины, охота и танцы, словом, все удовольствия этой жизни, за исключением дел государственных, составляют его занятия. Мадам де Суассон наследовала госпоже де Фронтенак, а ей, в свою очередь, Мария Манчини. Его величество питает столь явную тягу к женскому полу, что его необходимо женить незамедлительно.
- Право, я нахожу, что Мария Итальянская ничем не лучше Марии Испанской, - вставил Тюренн.
- Да, ели учесть, что цена второй – долгожданный мир, а первой - миллионы дядюшки-скряги. Мазарини ведет переговоры с доном Луисом де Харо и прочит племянницу за герцога Колонна. Мы-то с вами понимаем, что все это означает, не правда ли?
- Я тоже предпочту Марию-Терезию, - буркнул Ларошфуко, передергивая карты. – Она, по крайней мере, аристократка до мозга костей, а согласитесь, королевскому дому Бурбонов не очень лестно будет породниться с какими-то итальяшками, - добавил он с апломбом истинного сноба. – Времена доброго короля Кофетуа миновали, и ни к чему мешать голубую кровь с плебейской. Если наш маленький король решится на этот мезальянс, я приду к нему и скажу: "Государь, чувства чувствами, но, умоляю, не позорьте французское дворянство подобным браком перед всей Европой, ведь это, черт побери, существеннее, чем пятно на чулке господина Мазарини!"
Все рассмеялись, отдавая дань этой шутке, но сам герцог, очевидно, говорил вполне серьезно, так как нахмуренный лоб его не разгладился, а уголки брюзгливо сложенных, как это часто бывает у людей меланхолического склада, губ не поползли вверх.
- Знаете, - вставил Бриссак, усмехаясь в ус. – А мне порою жаль этого Мазарини. Подумать только, ни одна живая душа не питает к нему чувств искренних и бескорыстных, основанных на одной лишь симпатии.
- Полно вам, милый герцог! Жалеть человека, у которого полсотни миллионов ливров?!
- Еще бы, за эти деньги он вместо любви приобретает покорность, вместо уважения – подобострастие, что в наш развращенный век весьма недурно, - мрачно заявил Ларошфуко, ясно давая понять, что не питает никаких иллюзий относительно моральных качеств Первого министра.
- Ну, полно, у него есть королева, - заметил Граммон с полуулыбкой, покачиваясь на стуле.- А это уже кое-что. Неплохое дополнение к сокровищам, зарытым где-нибудь в подземельях Венсенна или Рюэйля. Будь он Ришелье, я сказал бы, что это мелочность великого человека.
- Напротив, дорогой мой, будь он Ришелье, вы бы ничего не сказали, - возразил де Бриссак с сухоньким, неприятным смешком; смысл его намека не ускользнул от окружающих. – Вы бы замолчали, подобно Монморанси, де Ту и Сен-Мару, даже если бы очень хотели сказать.
- Вот в этом-то и преимущество регентства Анны Австрийской и ее фаворита: низкорожденный Мазарини никогда не решиться пролить на эшафоте благородную кровь, тогда как его предшественник…
- …Срезал непокорные головы с той же легкостью, что и кочаны капусты.
- Но они отрастали вновь, точно у гидры.
- Благодарение Богу, - герцогиня поспешила завершить опасную беседу, - эта нелепая борьба, в которой я потеряла мужа, подошла к концу. Не время для междоусобиц, когда страна окружена цепью внешних врагов. Габсбурги, король испанский…
- Принц Конде, - добавил Бриенн.
Герцогиня вздрогнула и резко передернула карты.
- Полно, маршал, вы же сами не считаете его предателем. Только неблагодарность королевы и происки итальянского плута могли заставить его перейти нас сторону испанцев. Быть Великим Конде, победителем при Рокруа, Лансе и Нордлингене, вторым Цезарем или Беллегардом, принцем крови, чтобы столкнуться с предательством, сменить славное поле битвы на серые стены темниц, Бастилию на Венсенн, Венсенн - на Нант, а Нант - на Испанию!
Сложилась недурная комбинация, и госпожа де Шатильон всецело погрузилась в игру. Тюренн, спустивший всю наличность еще полчаса назад, мирно дремал в кресле. Впрочем, быть может, он только делал вид, что спит, ибо здесь упомянули Конде, а, как известно, Тюренн и Конде – Цезарь и Ганнибал, два соперника…
Партия осталась за герцогиней. В этот момент объявили о приезде аббата Фуке. Д'Эрбле насторожился и обменялся взглядом с госпожой де Шатильон.
Действительно, появился человечек в сутане, невысокий, подвижный, даже суетливый. Он раскланялся с присутствующими.
- Вы не находите, что два аббата для одного вечера – слишком много? – спросил Ларошфуко, склоняясь к уху Граммона.
- Да, как и три маршала. Я чувствую себя, как в военной ставке.
- Скверные дороги! – воскликнул аббат Фуке, опускаясь в кресло. – Мой экипаж сломался на полпути, и я четыре часа просидел на обочине! Мой брат передавал вам пылкий привет, герцогиня, и эту фарфоровую китайскую вазу. Удивляюсь, как она не разбилась при падении, но я берег ее тщательнее, чем свою голову.
- Как мило! – воскликнула герцогиня. – Любезный Никола в своем репертуаре!
- Он очень сожалел, что не может ответить на ваше приглашение, но должность прокурора, вы знаете, обязывает.
Было уже очень поздно, и гости начали расходиться по своим комнатам. Один только аббат Фуке задержался под каким-то предлогом, чтобы переговорить с герцогиней и д'Эрбле.
- Вы очень спешили, мой милый аббат? – с участием поинтересовалась герцогиня, пристраивая вазу на каминную полку. – Мы ждали вас только завтра.
- Увы, сударыня, я и в самом деле очень торопился, поскольку известия, привезенные мной, такого характера, что не перенесли бы промедления.
- Вы говорите это таким тоном, что я боюсь, дорогой аббат.
- И правильно делаете, герцогиня. У вас, кажется, гостит маршал де Бриссак?
- Да.
- Вы, надеюсь, не были с ним особо откровенны? Он не вызывал вас на крамольные беседы?
- Я была сдержанна, по обыкновению.
- Ваше счастье, герцогиня. Вы знаете, многие важные дела не решаются без участия моего брата, генерального прокурора. Так вот, - Фуке понизил голос, - он проведал, что король подписал приказ о вашем аресте.
Госпоже де Шатильон вскочила с места:
- Невозможно!
- Успокойтесь, Изабелла, - д'Эрбле мягко удержал ее за руку. - Насколько я понял, информация аббата не вполне проверена?
- О да, - вынужден был согласиться Фуке. – Но вот что я знаю точно: Мазарини отправил сюда отряд мушкетеров, я чудом обогнал их возле Этампа, но они будут здесь не позднее полудня завтрашнего дня.
- О Боже! – испуганно вскричала герцогиня, хватаясь за голову, но д'Эрбле оставался неподвижен.
- В чем дело, дорогая Изабелла? - ласково молвил он. - Вы совершили что-то предосудительное?
- Не будьте глупцом, Рене! – взвилась госпожа де Шатильон. – Разве вы не осведомлены обо всех моих делах?
- Разве ускорить возвращение вашего кузена Конде – это преступление? – ответил аббат вопросом на вопрос.
Герцогиня затащила его в соседнюю комнату и взволнованно зашептала:
- Вы что, не понимаете?! А вдруг Мазарини проведал об Окенкуре?
- Я предостерегал вас от этой авантюры, сударыня, - холодно возразил д'Эрбле.
- Вы делали это из ревности к Окенкуру!
- Можно подумать, вы не подавали повода! Однако я не деспот, герцогиня, и не воспротивлюсь вашему намерению кинуться в пропасть на пару с герцогом.
- Рене, Рене, вы меня убиваете!
- Я самоустраняюсь, сударыня.
- Вы не поможете мне?
- Это опасно, герцогиня. Ведь вы так и не нашли письмо Окенкура?
- Увы, нет! Я не понимаю решительно ничего. Молитвенник был все время со мной.
- Никто из ваших домочадцев не мог распороть обшивку, а потом вернуть на прежнее место?
- На это потребуется очень много времени; кроме того, кому бы это пришло в голову?
- А что делает здесь этот адъютант Окенкура, барон де Брас?
- Он приехал за ответом. Герцог сомневается и требует свои письма обратно. О, я погибла! Что, если меня и вправду арестуют?
- Такую потрясающую женщину? – усмехнулся аббат. – Это было бы преступлением.
- Надо спросить у аббата Фуке, кто командует этим отрядом мушкетеров. Этого человека можно подкупить…
- Ни к чему, герцогиня. Это лейтенант д'Артаньян, мой старый друг. Поверьте, я найду с ним общий язык.
- Ах! – радостно вскричала герцогиня. – Его дочь здесь, в замке! Помните, та самая, что читала нам Блаженного Августина?
- Как? – впервые за весь вечер изумился аббат. – Эта девочка?
- Его дочь. О, этот человек теперь в наших руках.
- Избави вас Бог, герцогиня, от подобных замыслов, - молвил д'Эрбле с непреклонной суровостью – В гневе д'Артаньян может быть страшен, не будите в нем зверя.
- Но вы сумеете остановить его, мой милый духовник, - улыбнулась герцогиня с обольстительным кокетством.
Аббат зевнул:
- Не имею ни малейшего желания. Вы неправы, герцогиня. Сначала разберитесь с вашим Окенкуром.
- Злобный ревнивец! – вскричала госпожа де Шатильон, разражаясь рыданиями обессилевшего человека. – Вы хотите увидеть мою голову на плахе.
- Не я толкаю вас туда, Изабелла, - на аббата слезы герцогини не произвели ни малейшего впечатления. – Вы сами, как мотылек, летите на пламя свечи.
Герцогиня, взбешенная его хладнокровием, в сильном раздражении удалилась.
Тем временем молодежь, что вполне естественно, проводила время значительно веселее. Элен царила в своем будуаре полновластно. Искусная рассказчица, она умела завладеть вниманием слушателей.
Но, как это ни печально, все праздники когда-нибудь заканчиваются, поэтому к двум часам ночи все гости, которые не разъехались, разбрелись по своим апартаментам.
Элен, пошатываясь от усталости, опираясь на плечо де Гиша, сползла вниз по лестнице.
- О, Арман, танцы и развлечения – как это утомительно!
Пред самыми дверями своей комнаты она остановилась и оплела руками шею и плечи молодого человека. Губы их слились в том жгучем поцелуе, которого оба они так жаждали с самого начала вечера. Элен зажмурилась от наслаждения, смешанного с испугом: целоваться под носом у строгой матери было опасно, и это щекотало нервы... Раздались шаги. Граф проворно юркнул в соседний коридор в то самое время, когда в галерее показалась герцогиня де Шатильон.
- Дочь моя, - предупредила она, глядя в широко открытые и невинные-невинные глаза Элен. – Постарайтесь на завтрашней охоте выглядеть подобающим образом, и, главное, помалкивать о том, о чем другим знать не следует!
- Вот еще! – непочтительно фыркнула Элен, разумеется, после того, как ее матушка скрылась за поворотом коридора.
Тут, спрятавшись за выступ стены, она увидела Аврору и барона де Браса, который развернул кампанию по ухаживанию и вел прицельный огонь.
Аврора шла быстро, не останавливаясь, барон едва поспевал за ней. Слышались его вздохи и пылкий шепот. Подруга Элен, напротив, отвечала резко и холодно. Клод разразился слезной тирадой и, отвесив низкий поклон, скрылся в ночи.
- Я всегда говорила, что он бабник, - зевнула Элен, отправляясь в кровать.

 Отправлено: 01.09.08 12:39. Заголовок: Глава 8 РАУЛЬ Ранни..

Глава 8
РАУЛЬ

Ранним утром следующего дня, когда звонкий лай охотничьей своры уже вспугнул оленей в лесах Шатитьона, два всадника подъехали к воротам замка. Один из них, молодой человек лет двадцати - двадцати двух, с сожалением молвил:
- Похоже, мы опоздали к началу сбора, Оливен. Охотники уже далеко, если судить по звукам рога.
Этого молодого человека мы уже встречали однажды, а именно – на дороге из Орлеана в Блуа, когда он любезно оказал услугу юной Авроре и ее тетушке, госпоже д'Артаньян. Как и в прошлый раз, юношу сопровождал слуга, крепкий розовощекий малый лет тридцати, и этот-то слуга произнес с нескрываемой надеждой:
- Да уж верно, господин Рауль, не следует нам за ними гоняться по всему лесу. Лошади устали, а в замке нам, должно быть, предложат превосходный завтрак.
Говоря так, он взглянул на своего хозяина, который пребывал в размышлениях. Очевидно, слуга полагал, что намерения господина совпадают с его собственными, но в эту минуту, как нарочно, звук рога приблизился, что заставило юношу переменить решение. Он тронул лошадь и со словами:
- Жди меня в замке, Оливен! Думаю, я сумею нагнать остальных! – скрылся в чаще леса.
И верно, отзвуки рога и злобный лай собак раздавались уже совсем неподалеку. Между деревьями мелькали яркие плащи всадников и амазонки наездниц: охота рассыпалась по лесу.
Рауль придержал коня. Остановившись посреди поляны, он оглянулся по сторонам. Заливистый собачий лай доносился со стороны просеки, куда и свернула большая часть охотников.
Невдалеке, в каких-нибудь тридцати ярдах, он увидал девушку верхом на статном, породистом жеребце. Одета она была с элегантной небрежностью: серый колет, облегающий стан, больше походил на мужской, чем на женский; широкая юбка ниспадала красивыми складками на круп коня; длинные концы шарфа развевались во время скачки. Довершали этот наряд мужские перчатки, сапоги и шляпа, прицепленная к луке седла. Всадницу можно было принять за амазонку, за Артемиду, преследующую лань. Щеки ее разрумянились от быстрой скачки, волосы, прежде заплетенные в косу, растрепались на ветру. Она была очаровательна в этот момент.
Поравнявшись с Раулем, девушка бросила в его сторону заинтересованный взгляд, даже оглянулась. Это отвлекло ее внимание, а дорогу как раз пересекало устье пересохшего ручья, образовывавшее довольно значительное углубление.
Канава была неширокой, но, видимо, сильного толчка при приземлении оказалось достаточно, чтобы выбить девушку из седла. В мгновение ока она оказалась на земле, не успев даже вскрикнуть.
Рауль поспешил ей на помощь. Через минуту он уже склонился над потерпевшей.
- Вы не сильно ушиблись, мадемуазель? – спросил он с беспокойством.
Девушка пришла в себя. Она открыла глаза, оказавшиеся светло-серыми, и приподнялась на локте.
- Не очень. Густая трава смягчила удар.
- Сумеете ли вы встать на ноги? – поинтересовался Рауль, протягивая ей руку.
- Думаю, да. Кажется, я немного повредила колено при падении… Благодарю вас, сударь.
- Надо ли мне позвать кого-нибудь на помощь?
- Нет, не стоит. Я вполне могу вернуться в замок верхом.
- Я помогу вам взобраться в седло.
- Да-да, конечно… Знаете, я впервые сижу сегодня в дамском седле и нахожу, что это мучительно… Еще раз благодарю вас, сударь. Без вашей помощи мне пришлось бы выползать отсюда на четвереньках.
Рауль рассмеялся.
- Я, пожалуй, провожу вас до замка, - предложил он, чувствуя, что просто обязан сделать это, так как, в сущности, девушка упала с лошади из-за него.
- Это будет очень любезно с вашей стороны, сударь. Если я еще раз свалюсь в канаву, кто еще меня вытащит оттуда? С этим седлом я не могу быть ни в чем уверена.
- Отчего же, - возразил Рауль. – Вы прекрасно смотритесь верхом, мадемуазель…
- Аврора, - она протянула ему руку совершенно мальчишеским жестом, что несколько озадачило юношу.
- Рауль, - произнес он, принимая предложенную ему руку, но не пожал ее, а поцеловал кончики пальцев.
Брови девушки удивленно взлетели вверх, но она промолчала, и только поставила в стремя ногу, не пострадавшую при падении.
- Ну что, в замок?
Рауль помог ей взобраться в седло и сам вскочил на лошадь. Они пустили коней рысью.
У ворот замка девушка вдруг обернулась и в упор посмотрела на Рауля, чуть склонив голову. В ее волосах резвился солнечный зайчик.
- Я вас видела, - внезапно молвила она. – Это было давно… Может быть, три года назад… Вы меня не узнаете?
- Нет, - откровенно сознался Рауль.
- На дороге в Блуа… Вы вытаскивали меня из разбитой кареты.
- Погодите… - молвил молодой человек, словно пытаясь ухватить воспоминание. – С вами была еще немолодая дама… Вот отчего ваше лицо, мадемуазель, показалось мне смутно знакомым.
Доехав до конюшен, они спешились и прошли во внутренние покои замка, поднимаясь по внешней лестнице, причем Аврора опиралась на руку молодого человека, поскольку заметно прихрамывала. Ни с кем другим она, вероятно, не позволила бы себе подобной вольности, тем более, что вполне могла передвигаться самостоятельно, но… она словно знала этого человека много сотен, тысяч лет, целую вечность, и потому условности были излишни… Они долго говорили о чем-то, не мучаясь выбором темы, не затрудняясь поиском нужных слов – фразы, казалось, выстраивались сами собой. Они стояли у окна галереи, а веселые звуки охотничьего рога давно уже стихли вдали.
Неожиданно на улице раздался цокот копыт и шум голосов: во двор въехал отряд мушкетеров с офицером во главе. Аврора и Рауль даже не заметили этого, так они увлеклись разговором.
Но вот в конце коридора послышался стук каблуков и залихватский звон шпоры. Аврора бросила быстрый взгляд в окно – и оживилась, осененная внезапной догадкой.
- Ах, это, наверное, отец! – воскликнула она, соскакивая с подоконника. – Наконец-то!
Рауль с любопытством оглянулся.
Итак, двери отворились, и на пороге возник лейтенант мушкетеров шевалье д'Артаньян собственной персоной, блистая воинственным видом и вышивкой мундира. Он, несомненно, рассчитывал произвести впечатление.
Рауль радостно вскрикнул; Аврора бросилась навстречу отцу.
Д'Артаньян, верный своей привычке видеть всех и вся, сразу же заметил Рауля.
- Вас ли я вижу, милый виконт? – воскликнул он. – Итак, я спешу сюда, надеясь повидать свою драгоценную дочь, узнаю мимоходом, что сын моего лучшего друга также находится здесь; вполне естественно, у меня сразу возникает намерение познакомить их. Однако что же я вижу?! Эти двое, оказывается, уже опередили меня, и я застаю их за дружеской беседой.
Аврора и Рауль удивленно уставились друг на друга, точно впервые.
- Я ничего не знал, господин д'Артаньян, - растерянно пробормотал Рауль. – Мадемуазель – ваша дочь?
- Простите, отец, - пролепетала Аврора. – Что вы имели в виду?
- Что я имел в виду? – д'Артаньян, казалось, опешил. – Да именно то, что сказал, черт побери! Давно вы знакомы?
- Чуть больше часа, - поспешно отвечала Аврора.
- И до сих пор не представились друг другу? Нечего сказать, молодцы! Где ваше монастырское воспитание, мадемуазель? Где ваши придворные манеры, молодой человек? Да ладно, по крайней мере, вы не лишили меня этого последнего удовольствия. Итак: мадемуазель Аврора д'Артаньян, моя дочь; виконт Рауль де Бражелон, сын того самого графа де Ла Фер, о котором, как вы помните, Аврора, я столько рассказывал вам.
Рауль церемонно поклонился. Это несколько позабавило девушку, и она ответила ему намеренно неуклюжим реверансом.
- И я очень надеюсь, - добавил д'Артаньян с доброжелательной улыбкой, - что, узнав друг друга получше, вы подружитесь.
- О да! – в один голос воскликнули Рауль и Аврора – и посмотрели друг на друга.
- Господин де Бражелон, - заметил лейтенант мушкетеров, - может быть настолько любезен, чтобы дать вам, дорогая, пару уроков верховой езды, в которых вы, несомненно, нуждаетесь.
Аврора и Рауль переглянулись, затем рассмеялись, как заговорщики.
- Что такое? – поинтересовался д'Артаньян, удивленно вскидывая бровь. – Ну-ка признавайтесь, в чем дело?
- Дорогой отец, - молвила Аврора с виноватым видом. – Ваша дочь окончила свою первую охоту в канаве.
- Вот как? – строго осведомился мушкетер, пряча улыбку за суровостью тона. – С чего бы это? Неужели все усилия, приложенные к тому, чтобы научить вас держаться в седле, были тщетными?
- В мужском седле, - возразила Аврора. - Постарайтесь удержаться в дамском, если вас раскачивает, как утлую шлюпку в дурную погоду.
- Не знаю, не пробовал.
- Так попробуйте. Очень занятно, уверяю вас.
Д'Артаньян расхохотался.
- Слышал ты что-нибудь подобное, Рауль? – подмигнул он. – Какая находчивая девочка, за словом в карман не полезет. Контролю и воспитанию не поддается. Итак, мадемуазель, какие правила приличия и светского поведения привили вам урсулинки? Какие уроки преподали?
- Они научили меня печь пироги с гусятиной, вышивать крестом и читать Фому Аквинского по-латыни, - без запинки отвечала Аврора.
Д'Артаньян и Рауль рассмеялись.
- Ну, а если серьезно, - продолжала Аврора, - я не очень довольна их воспитанием. Светские манеры, кухня и вышивание – вот три столпа их науки. Я думала, что умру со скуки в этом курятнике.
- Но было что-нибудь приятное?
- О да! Наши с Элен выходки… и пение в церковном хоре – только это могло примирить меня с жизнью монастыря, сонной и размеренной. Но, право, я нахожу ее значительно увлекательнее, чем те светские увеселения, которые обнаружила при дворе месяц тому назад, - заявила она не без претензии. – Что такое? Я приезжаю в Париж, ищу искренности и правдоподобия, а нахожу поверхностность и праздную болтовню… Ищу величия славных полководцев, а нахожу подобострастие лакеев, ищу рыцарей с возвышенной душой, а нахожу… Впрочем, это не всех касается, - поспешно заметила она, бросив быстрый взгляд на Рауля. – Итак, я требую тот Париж, который мне обещали!
- Боюсь, это желание неисполнимо, - заметил д'Артаньян со вздохом.
- Как жаль! Что мне еще делать при дворе? Лицезреть, как наш юный монарх и его братец, герцог Анжуйский, подпрыгивают, выделывают невероятные па и антраша в очередном балете? Выслушивать прециозную болтовню маркизы де Рамбуйе, и при всем этом делать вид, что так оно и надо, что я нахожу всех этих напомаженных дам и господинчиков галантными и обворожительными? Нет, отец, я слишком дурно воспитана, чтобы мириться со всей этой пошлостью.
- Мадемуазель!
- Чему вы сами учили меня, отец? Не зависеть ни от кого и ни от чего, сохранять здравость мысли и собственное суждение даже среди раболепных марионеток, оставаться самой собой, несмотря ни на какие превратность придворной жизни…
- Нечего сказать, вы далеко пойдете, отталкиваясь от подобных мыслей, сударыня.
- Погодите, я еще не закончила. Блюсти святость своего слова, даже если все вокруг изменят данной клятвы, ценить дружбу превыше честолюбия, оставлять за собой право на свободу совести… Я все правильно сказала?
- Да, вы сказали все правильно, на кое-что забыли.
- Что?
- Верность короне Франции.
- Ах, это… - Аврора махнула рукой. – Это показалось мне не столь существенным.
- Не забывайте, дочь моя, - строго заметил д'Артаньян, - что ваш отец счел своим долгом поставить на службу этой безделице и свою шпагу, и свою жизнь.
- Вы были верны присяге, только и всего. Скажите, заслуживали ли Людовик XIII и супруга его, Анна Австрийская, тех усилий, что вы приложили, чтобы удержать заржавевшую корону над их головой? Мне всегда милее были фрондеры, чем роялисты. И ответьте, наконец, чего стоит этот честолюбивый юноша, наш король, которому не занимать ни бездарности, ни спеси?
- Ого! Уж не от герцогини де Шатильон вы нахватались подобных перлов, сударыня?
- Нет, отец, не перечьте мне. Я видела его, и могу составить вполне определенное мнение. Его таланты, как я заметила, проявляются во всем, что касается охоты, танцев и женщин; одно от другого неотделимо. Что ж, остается пожелать ему и в делах государственных такой же прыти!
- Он еще слишком молод.
- Политика не делает скидок на возраст. А что касается нравственности нынешнего двора… - Аврора возвела глаза к небу с видом мученицы, - то, без всяких преувеличений, за одну только неделю мне было сделано пять-шесть предложений, одно неприличнее другого. И я заявляю в который раз, что мириться со всем этим не собираюсь.
- Что же это за предложения, мадемуазель, - нетерпеливо перебил ее мушкетер. – Кто осмелился иметь к вам какие-либо претензии?
- Ах, отец, не принимайте меня за ребенка! – с досадой воскликнула Аврора. – Я вполне могу вести себя как следует, а также поставить любого на место. И вот вам доказательство: уже через десять дней все мужчины шарахались от меня, как черт от ладана. Этого вы хотели?
Д'Артаньян расхохотался.
- Мало того, - продолжала Аврора, нисколько не смущаясь. – Придворные фрейлины, эти ветреные мотыльки, составили против меня нечто вроде дружественного заговора: они стали меня игнорировать. Зато каковы были восторги почтенных пожилых дам! Итак, я осталась одна, как перст, в черном крепе, с белоснежной репутацией и с хором престарелых поклонников.
Все трое дружно расхохотались.
В галерее послышались шаги: кто-то приближался к ним четкой, размеренной поступью уверенного в себе человека. Это оказался аббат д'Эрбле. Ветер развевал широкие полы его рясы. На лице прелата сияла лучезарная улыбка, исполненная такой приветливости и радушия, что устоять перед ней было невозможно.
Аббат раскинул руки для объятия.
- Дорогой друг! Какая радость!
Д'Артаньян обнял его, уже настороженный чрезмерной восторженностью, не свойственной обычно сдержанному прелату. Впрочем, похоже, его радость была искренней.
Они обменялись взглядами, долгими и глубокими, но их зашита была достаточно прочной, чтобы эта маленькая визуальная дуэль могла ее нарушить. Оба приятеля поняли это – и рассмеялись.
- Мадемуазель, - обратился д'Артаньян к дочери. – Прогуляйтесь немного с виконтом, благо, погода превосходная, а кавалер у вас интересный.
Аврора посмотрела на Рауля. За два часа взгляд ее из заинтересованного стал обожающим.
Взявшись за руки, они спустились в сад.

 Отправлено: 01.09.08 12:40. Заголовок: Глава 9 ПОДУШЕЧНЫЙ ..

Глава 9
ПОДУШЕЧНЫЙ БОЙ

Охотники возвратились только к вечеру, усталые и голодные, но довольные. Со зверским аппетитом они поглотили все, что было приготовлено на кухне в течение последних суток.
Увидав десять посторонних лошадей в своей конюшне и "почетную" стражу у входа, герцогиня де Шатильон отчаянно всплеснула руками.
- Я так и знала, что этим все кончится!
Многие гости благоразумно ретировались, опасаясь досадного недоразумения или подозрений в причастности к заговору. Среди людей, проявивших осторожность, были Ларошфуко, с некоторых пор чуравшийся интриг, маршал Тюренн и герцог де Граммон. Его сын, граф де Гиш, однако, демонстративно выказал свою независимость, решив задержаться в замке Шатильонов. Его вдохновили на эту дерзость разноцветные глаза мадемуазель де Шатильон, обещавшие столь многое.
Аврора и Элен занимали одну комнату. Мадемуазель д'Артаньян не могла уснуть, находясь под впечатлением от событий этого дня, приобретавших для нее все большую значимость, поэтому позднее возвращение подруги не помешало ее сну.
Элен тяжко застонала и повалилась на кровать, как была, в охотничьих сапогах с маленькими посеребренными шпорами.
- О, мои ноги!.. Ты спишь?
Из темноты послышалось лаконичное "нет".
- Вот это была прогулка! Мы с Арманом устроили состязание в скачках. Естественно, выиграл он. Мог бы и поддаться, невежа. А ты куда запропастилась?
- Упала с лошади.
- Да ну? – недоверчиво переспросила Шатильон. – Допрыгалась-таки через заборы.
- Нет. Засмотрелась на молодого человека. Итог – разбитое колено.
- Серьезно? – встрепенулась Элен; ее усталость как рукой сняло. – И кто же он, этот счастливчик? Блондин?
- Вроде "мадемуазель Клодетты"? Избави Бог! Кстати, этот барон де Брас – кто он такой?
- Похоже, охотник за приданым, - задумчиво молвила Элен. – И, кажется, он положил глаз на мою маленькую кузину.
Аврора прыснула со смеху:
- Ты полагаешь, герцогиня позволит?..
Элен глубоко вздохнула.
- Боюсь, что да. Малышка Диана – дочь ее покойного кузена, убитого при осаде Стеней, и какой-то захудалой дворяночки, погубленной чахоткой. Моя мать ждет не дождется, как бы сбыть с рук свою крестницу. Боюсь, барон добьется своего.
- Девочка уже клюнула на эту шестифутовую наживку. Еще эта родинка…
- Ха! – презрительно воскликнула Элен. – Думаешь, она настоящая?.. Он ее клеит!
- Есть идеи, что этот тип делал в монастыре, да еще в женском обличье?
- Ну, в мужском его бы просто не впустили. А вообще-то он – адъютант герцога д'Окенкура, - сказала Элен, как будто это объясняло все.
- Ну и что? – спросила Аврора в недоумении, поудобней устраиваясь на подушках.
- У него какие-то дела с моей матерью. Похоже, они интригуют в пользу принца Конде. Окенкур от матери без ума.
- Как, и он тоже?!
- Представь себе, да.
- Какая армия поклонников!
- Но самый видный из них – это, конечно, аббат, - вздохнула Элен мечтательно.
- Д'Эрбле? Он, оказывается, друг моего отца.
- Слушай, Аврора, - вдруг поинтересовалась Шатильон с явным смущением, как бы извиняясь за бестактность. – Я много наслышана о твоем отце, но почему ты никогда не говоришь о своей матери?
Аврора долго молчала, словно в нерешительности, и наконец молвила:
- Я совсем не помню ее, да и не могу помнить. Она умерла при моем рождении, и тетка, невестка отца, воспитала меня. Кроме того, мои родители никогда не были женаты. Я незаконнорожденная.
- Ну, и что в этом особенного? –улыбнулась Элен. – Герцог Вандомский – тоже незаконный сын, как и многие другие.
- Однако это играет существенную роль в вопросе чистоты крови, - возразила ее подруга. – Не каждый захочет жениться на особе сомнительного происхождения.
Она тяжко вздохнула:
- И я этого очень боюсь.
- Так на кого это ты загляделась? – прищурилась Элен. – На Турвиля?
- Избави меня Боже отбивать у Жюли единственного поклонника!
- Какая совестливая! А я бы на твоем месте… Ну, не увиливай! Или ты решила отбить у меня де Гиша? Имей в виду, этот лакомый кусочек – мой!
С этими словами она запустила в Аврору подушкой.
- Вовсе нет, - рассмеялась та, швыряя подушку обратно. – Выходи за него, если хочешь. Я вас благословляю.
- О нет, - печально вздохнула Элен, прижимая подушку к груди. – Он обручен с какой-то девицей из Бетюн или Сюлли, не знаю точно. Но ты, негодная, как будто опять пытаешься меня провести! – с этими словами она кинулась на Аврору, притворно пытаясь ее задушить. - Сознавайся, несчастная! Как его зовут?
- Рауль, - прошептала Аврора с блаженной улыбкой.
Элен внезапно расхохоталась.
- Бражелон? Друг де Гиша? Поздравляю, он невинен, как херувим! Вот будет пара ангелочков!
- Но я не говорила, что влюблена в него, - воспротивилась Аврора. – Просто засмотрелась.
- Как же, - недоверчиво хмыкнула Шатильон. – Такой элегантный кавалер! Скажи лучше, что ты влюблена в него по уши.
- Вовсе нет!
- Да, да.
- Нет!
- Да!
- Нет, - Аврора размахнулась подушкой. – Да чтобы я… никогда!
- Посмотрим-посмотрим!
Начался подушечный бой. Во все стороны полетели пух и перья. Удар сменялся ударом.
У дверей раздался громкий рык – всполошился Тубо, огромный дог герцогини.
- Смотри, он тебя съест, - предупредила Аврора, уворачиваясь от летящей в нее подушки. – В конце концов, это я кормила его ливерной колбасой, а ты дразнила своими кошками!

 Отправлено: 01.09.08 12:40. Заголовок: Глава 10 УРОК ФЕХТО..

Глава 10
УРОК ФЕХТОВАНИЯ

После завтрака, спустившись в оружейную залу, Аврора застала там д'Артаньяна и Бражелона. Капитан мушкетеров давал урок фехтования своему юному другу. Клинки рапир сверкали, словно молнии. Счет был явно в пользу капитана, хотя энергия молодости, казалось, должна была одержать верх. Аврора просидела почти полчаса, наблюдая за этим зрелищем, едва не разинув рот.
После одного особо удачного выпада капитана в дверях раздались громкие аплодисменты, и голос аббата д'Эрбле произнес:
- Браво, д'Артаньян! Я вижу, вы не только не утратили навыков, но и приумножили таланты, дарованные вам природой.
Мушкетер обернулся к вошедшему.
- А, наш милый аббат! Я уверен, вы не уступите мне в этом искусстве, хоть и скрываете свои дарования под рясой.
- О нет, - мелодично рассмеялся тот, кто некогда звался Арамисом. – Я больше не упражняюсь.
- Ну да? – недоверчиво переспросил д'Артаньян. – Вы, одна из самых блестящих шпаг королевства?
- Ну, предположим, лучшая шпага – это вы и еще кое-кто из наших лучших друзей.
- Смирение подобает духовным лицам, не правда ли? – спросил д'Артаньян с легкой усмешкой.
- О, это не смирение, любезный друг, это признание объективного факта. Нет, конечно, если очень темной ночью на пустынной дороге я стану жертвой двух-трех грабителей, то смогу оказать какое-то сопротивление, но в остальном я заржавел совершенно. А вы, как вижу, даете уроки подрастающему поколению?
- О, этого юношу мне уже нечему учить, ему преподавал кое-кто получше меня. Немного горяч, это верно, и открывается слишком часто из желания атаковать, но техника превосходная. Побольше хладнокровия и терпения – и вперед!
Рауль зарделся, как маков цвет.
- Ты меня совсем загонял, дружище, - сознался мушкетер, хлопая его по плечу. – Двадцать лет и пятьдесят – большая разница. Ну-ка, пофехтуй лучше с этой девочкой. Держи! – он кинул свою рапиру Авроре. – Тебе есть чему у него поучиться! А мы с аббатом перемолвимся тем временем парой фраз.
- А может, не надо? - взмолилась Аврора.
- Надо, - последовал решительный ответ. – Плох тот фехтовальщик, который знает только одного противника.
Аврора нехотя поднялась с места, надела на лицо защитную маску. Перспектива скрестить оружие с Раулем не очень ее прельщала. Она охотнее провела бы с ним тур менуэта или занялась музицированием. Сама мысль о том, что он может увидеть в ней мальчишку, а не привлекательную девушку, приводила ее в ужас. Но отступать было некуда.
Фехтовать с Бражелоном оказалось для нее серьезным испытанием, и дело было не только в его росте и физической силе. В гибкости и быстроте реакции она почти не уступала ему, как и в координации движений, но опыт и отточенность рефлексов, приобретенные за годы сражений, давали ему неоспоримое преимущество, не говоря уже о технике боя.
Аврора дралась скорее интуитивно, чем логически, полагаясь на свои ощущения, несовершенные по причине недостатка опыта, оттого и допускала непростительные ошибки. Только сейчас она поняла, что фехтование с любым из юношей Тарба было, в сущности, пустой забавой; она осознала, насколько уровень истинного мастерства далек от ее понимания. Конечно, она тренировалась с отцом, он был для нее авторитетом, недосягаемой вершиной, пределом возможностей человека, но… Он сковывал ее и одновременно заставлял собираться, подражать собственной манере, и столкновение с чем-то принципиально отличающимся было для нее полнейшей неожиданностью. Хуже всего было то, что за этой сценой наблюдали два свидетеля, причем отец не упускал случая вставить едкий комментарий.
- Ну, и на что это похоже?.. Слон на пастбище, да и только!.. Живее, живее! Вы не в танцклассе, мадемуазель!.. И кто так работает ногами?.. Вот так, уже лучше… Не давай ей спуску, Рауль! Ага! Что я говорил вам, мадемуазель, о связи руки и того немногого, что находится у вас в голове? Шпагой не размахивают наобум, а пытаются осмыслить свои действия. А!.. Ну ничего, это всего лишь учебная рапира… Еще немного, сударыня, и вы побьете все рекорды неуклюжести!
- Я устала, - Аврора задыхалась; она остановилась и сдвинула маску с лица. – Мне надо отдохнуть.
- Нет, - жестко возразил д'Артаньян, - Это вам не детские игры.
- Полно вам, дорогой друг, - негромко вступился за Аврору д'Эрбле. – Будьте снисходительны к милой девушке, тем более, что фехтует она очень недурно.
Мадемуазель д'Артаньян мысленно показала язык отцу, но лейтенант оставался непреклонен.
- Вперед!
Клинки снова скрестились.
Аврора вступила в бой, уже настроенная на поражение – и вдруг ощутила, как стиль фехтования становится более мягким, но не щадящим или медленным. Ее словно поддерживали, направляли и подсказывали каждое движение, чтобы она в то же время понимала, как и зачем это делается. Такое фехтование было ей вполне по душе, тем более, что оно ни коим образом не ущемляло ее достоинства, потому внутренняя скованность Авроры растаяла, как утренний туман. В конце концов, это было не так уж страшно. Она ощущала моральную поддержку со стороны Рауля. Он совершенно не стремился продемонстрировать свое превосходство или смутить каким-нибудь отточенным выпадом, он просто помогал ей.
Видимо, это не ускользнуло от внимания лейтенанта мушкетеров, потому что он одобрительно крякнул и обернулся к д'Эрбле, чтобы завязать беседу, которая, ввиду неопределенности вчерашнего разговора, была неизбежна.
Слишком хорошо они знали друг друга, чтобы тратить время на пустопорожние предисловия. Гасконец не мог обхитрить прелата, прелат не мог направить гасконца на ложный след. Мысль, облаченная в слова, мало что могла добавить к их собственным умозаключениям.
Они бродили по зале, разглядывая стенды с оружием, хотя их мысли были заняты другим.
Д'Эрбле заговорил первым.
- Сознайтесь, дорогой д'Артаньян, вы здесь вовсе не затем, чтобы оберегать спокойствие герцогини де Шатильон.
- Это верно, - бесстрастно подтвердил капитан. – Уж конечно, Мазарини просто так не доставил бы мне удовольствия находиться в обществе такой красавицы.
- Стало быть, вы исполняете тайную миссию кардинала?
- Уж для вас-то она не является тайной, мой милый иезуит. Ваше пытливое око видит меня насквозь.
- Мазарини подозревает заговор в доме герцогини? Если нет, чего он опасается? Времена Фронды миновали, нет больше мятежников, которые могли бы угрожать короне. Конде, правде, кусается где-то на границе, но это больше похоже на браваду старого беззубого пса. Если кардинал и может опасаться чего-то, так это возможности, что герцогиня соблазнит его царственного воспитанника.
- Короля? – д'Артаньян расхохотался от души. – Да, это был бы номер! Это нетрудно, ведь его величество уже начал выходить из-под опеки строгой матери и Его преосвященства. И немудрено: герцогиня – одна из прекраснейших женщин Франции.
- Разве не самая прекрасная? – изумился Арамис, искренне или притворно.
- Но ведь, помимо госпожи де Шатильон, существуют еще Мари де Шеврез и Анна де Лонгвиль.
- Чьи это имена вы сейчас назвали, дорогой друг?
- Имена восхитительных женщин, которые вас любили.
Легкая краска тронула щеки аббата, но это, как знал мушкетер, был румянец самодовольства, а не смущения или гнева
- Не упрекайте меня в грехах молодости, милый д'Артаньян, - молвил Рене д'Эрбле своим нежным голосом. – Ведь вы и сами небезупречны. Есть веское доказательство тому в лице юной особы, которая хоть и не очень похожа на вас внешне, но характером – вся в отца!
- Это старая история, - горько усмехнулся д'Артаньян.
- Ей лет семнадцать, если не ошибаюсь.
- Ее матери давно уже нет в живых. А я так ее любил! Вы знаете, она очень напоминала мне несчастную госпожу Бонасье.
- А как же та симпатичная трактирщица – ее, кажется, звали Мадлен?
- О, - д'Артаньян звонко расхохотался. – Эта история, напротив, еще чересчур свежа в моей памяти. Представьте себе, в один прекрасный день объявляется муж этой особы, который считался пропавшим в течение десяти лет. Причем случилось это именно в тот момент, когда "Козочка" стала приносить солидный доход. Мадлен – вот ушлая женщина! – отказалась признать подлинность этого внезапно ожившего мужа, ведь ей так хотелось стать вдовой! Судебное разбирательство затянулось на десять месяцев, и в течение этого времени несносный тип ежедневно донимал нас своими визитами, причитаниями и угрозами. Вы понимаете, Арамис, никакая любовь не выдержит такого испытания. Я стал плохо спать, потерял аппетит, меня мучили кошмары, а при моей должности это губительно! В один прекрасный день я выпросил задание у кардинала, собрал пожитки и сказал, что уезжаю во Фландрию, к месту военных действий. Мадлен закатила мне прощальную сцену, которая окончательно убила мое чувство к этой женщине. Вот и все.
- А чем закончилась эта история с пропавшим мужем?
- А! Вот здесь и начинается самое драматичное: красотка Мадлен соблазнила какого-то швейцарца , и тот…
- Убил беднягу? – подхватил Арамис со смехом.
- Нет, отправил его в Шатле за оскорбление представителя власти. Иск, разумеется, был признан недействительным, и воинственная трактирщица официально избавилась от наскучившего мужа. Нисколько не сожалею о нашем разрыве: я бы никогда на ней не женился. Трижды я пытался устроить личную жизнь, но, видно, не судьба.
- Четырежды!
- Вы имеете в виду Миледи? Вот неудачный пример! Две из моих возлюбленных слишком рано покинули этот мир, а две другие навсегда отвратили меня от женщин худшими проявлениями своей натуры. Пробовать в пятый раз я не имею никакого желания.
- Стало быть, вы свободны?
- Как ветер. По счастью, женщины не так часто проявляют ко мне интерес, а я совсем равнодушен к их чарам.
- Именно поэтому честь арестовать герцогиню де Шатильон доверили именно вам, - мрачно закончил д'Эрбле.
Д'Артаньян резко обернулся.
- Речь не шла об аресте, - сухо подчеркнул он.
- Неужели? – переспросил прелат недоверчиво. – Зачем же, в таком случае, сюда собирались послать маршала д'Альбре, этого прославленного тюремщика принцев?
- Так вам известно и об этом? Мазарини глуп, если надеется утаить свои секреты от славного сообщества иезуитов. Да, сюда должен был ехать д'Альбре, но вы представьте себе: Миоссан, "гроза мужей" (а его именно так и прозвали), как лис, забирается в курятник госпожи де Шатильон, который, прошу прощения, караулите вы. Конфликт неизбежен. Между вами возникает ссора, и происходит страшное…
- Он меня убивает? – поинтересовался Арамис с едкой иронией.
- Нет, это вы убиваете его. Не сомневаюсь, вы шутя справитесь с дюжиной Миоссанов. Но беда в том, что маршал приехал не один, с ним полковник де Навайль и подполковник Вьенн; они берут вас под стражу…
Усмешка аббата из едкой стала презрительной.
- Я помню Вьенна еще с Ла Рошели. Он не особенно силен в фехтовании, как мне кажется. Что до Филиппа де Навайля… Не кажется ли вам, что пора немного размяться, дорогой д'Артаньян? Мои суставы скрипят, как несмазанные шарниры, но я все-таки покажу вам кое-что любопытное.
- Вы же говорили, что не тренируетесь.
- Совершенно верно. Где вы видели аббата со шпагой в руке?..
- На Королевской площади. И еще одного духовника, саном повыше, на баррикадах.
Арамис звонко рассмеялся.
- Надеюсь, меня минует участь господина де Реца. Он хорошо начал, но кончил глупо, его побег – сплошная цепь недоразумений и нелепостей.
- А говорят, что вы принимали в нем участие.
- Фу! Д'Артаньян, и вы могли поверить в подобную чушь? Чтобы я стал участником дурно разыгранного фарса? Уж конечно, я придумал бы что-то более изощренное! К тому же, вы знаете мое отношение к Гонди: мы с ним не Орест и Пилад, мягко говоря.
Аббат был вполне искренен: побег Реца не мог принести ему выгоды.
- А герцогиня де Шатильон?
Арамис пожал плечами.
- Ну, пофехтуем немного, вспомним былые дни? А что наша молодежь?
Аврора и Рауль уже попросту дурачились, громко смеясь и подшучивая друг над другом. Д'Артаньян наблюдал за этой сценой с легким беспокойством, что не укрылось от проницательных глаз аббата.
- Вам это не нравится? – выразительно спросил д'Эрбле. – Вы же сами их спровоцировали.
- Боюсь, моя дочь наделает глупостей, - глубоко вздохнул мушкетер.
- Она влюблена, - аббат пожал плечами. – Это так естественно в ее возрасте!
Д'Артаньян неодобрительно покачал головой, но не сказал ни слова.
- Вы боитесь, что это придется не по вкусу нашему степенному графу?
- Нет, я опасаюсь, что неизбежное разочарование может быть слишком сильным. Моя дочь, похоже, увлеклась не на шутку.
- Так что же? Быть может, дело закончится свадьбой?
- Не думаю. Разве вы не замечаете, кого Рауль видит в ней? Близкого приятеля, задушевного друга, с которым можно поболтать или пофехтовать на рапирах… В крайнем случае, сестру, которой у него никогда не было. Кроме того, он влюблен в другую.
- Да, граф говорил мне об этой девочке, Лавальер. Сколько ей лет?
- Кажется, двенадцать или тринадцать.
- Какой ребенок! Нет, я уверен, что эта любовь не выдержит испытания временем. Что такое маленькая девочка для юноши двадцати лет? Он давно уже вступил в возраст желаний.
- Его поведение безупречно. Он ведет себя, как взрослый расчетливый человек, который шаг за шагом идет к намеченной цели, не сворачивая. Это удивляет меня. Вот увидите, он дождется совершеннолетия этой девочки.
- Граф говорил, что никогда не допустит этого брака.
- Но он отец, и в его сердце может проникнуть предательская слабость, жалость, наконец…
- Не знаю… Наш Атос был настроен весьма решительно.
- Он надеется на то, о чем мы с вами только что вели речь: на юношеское непостоянство и забывчивость. Но он недостаточно хорошо знает своего сына, если рассуждает таки образом: Рауль серьезен не по годам и тверд в исполнении принятых решений. Пожалуй, даже упрям. Его можно сломать, но не согнуть. Боюсь, как бы это не закончилось очень плохо.
- Он забудет эту Лавальер. Ваша дочь, кажется, девушка с головой, она заставит его изменить решение, ведь она почти женщина. А что может знать о любви девочка в двенадцать лет?
- Посмотрим. Боюсь только, что отец из меня никудышный. Ума не приложу, как вести себя с дочерью. Вот если бы она была мальчишкой, я бы ее воспитал!
- Но ваша дочь уже выросла, д'Артаньян.
- Да знаю я, что в ее голове и ума, и сумасбродства хватит на двадцать человек. А вот Рауль меня пугает.
- В любом случае, его пребывание здесь не затянется надолго. Разлука неизбежна, и расстояние положит всему конец. Поменьше скептики, дорогой друг, не то вы станете похожи на старого брюзгу.
- А вы, милый аббат, может быть, владеете эликсиром вечной молодости? Сейчас мы проверим, насколько хорошо вы сохранились!
Однако капитан мушкетеров вынужден был признать, что его друг был серьезным противником не только для Миоссана, Вьенна или Навайля, но и для всех троих, вместе взятых. Юношескую гибкость и подвижность сменили стальная прочность и упругость мышц и безупречная логика человека, в совершенстве предугадывающего движения противника. Их силы были равны.
Шпага казалась неуместной в изнеженной руке аббата, но сейчас, облаченный в лиловый бархатный камзол, он не был представителем духовенства, он вновь стал мушкетером минувших лет.
- Вот это да! – выдохнула Аврора.
- Я чувствую себя желторотым птенцом, - пробормотал Рауль. - Знаю, что никогда не смогу так. Господин д'Артаньян на мне только разминался. Какая стремительность! Какая точность! Что может устоять перед таким натиском?
- В жизни не видела ничего подобного.
- А я видел, - грустно вздохнул Бражелон. – Когда господин дю Валлон приезжал в наш замок в Блуа. Это не то что ураган - это буря, сметающая все на своем пути. Я бы против него и пяти минут не продержался.
За полчаса тренировки д'Артаньян имел возможность убедиться в совершенной физической форме товарища. Чтобы воспрепятствовать аббату в исполнении задуманного, потребовались бы десять Миоссанов, пять Мазарини… или один д'Артаньян… в крайнем случае, полтора.
После этой разминки друзья возобновили прерванный разговор.
- Вы знаете, Арамис, я понимаю вашу мечту о епископстве. Это в точности то же самое, что для меня – патент на должность капитана мушкетеров. И если я могу быть чем-либо полезен…
Арамис рассмеялся, по обыкновению, тихим смехом прелата.
- Благодарю.
- Лично я не вижу в вашей интриге ничего крамольного. Если бы вы стали не архиепископом, а кардиналом, и заняли место пройдохи итальянца, меня бы это только порадовало. Хоть папой римским. Не понимаю только, зачем вам аббат Фуке? Сноситесь через него с Мазарини?
- Нет, последовал лаконичный ответ. – Для связи с кардиналом у меня налажены другие каналы. У аббата Фуке есть брат, генеральный прокурор и гений по финансовой части. Он далеко пойдет, я уверен.
- Вы испытываете нужду в деньгах?
- Я давал обет бедности.
- Тогда почему?..
- Мне нравится одно епископство в его владениях.
- К чему вы стремитесь, Арамис? – спросил д'Артаньян проникновенно. – Хотите стать Папой?
- Нет, - сухо отвечал аббат д'Эрбле. – Для меня этого недостаточно.
Д'Артаньян бросил на него пристальный взгляд – Арамис был непривычно серьезен – и ужаснулся честолюбию человека, который считал, что должность наместника Бога на земле для него недостаточно хороша. Аббат сразу вырос в его глазах на добрые полфута. Мушкетеру были не по душе те люди, которые ради мелких страстишек совершают мелкие пакости. Уж лучше великое злодейство ради великой цели! Впрочем, Арамис совсем не походил на злодея: ловкий интриган – да, обаятельный притворщик – да, проницательный иезуит – само собой. Единственной его слабостью были женщины. Впрочем, д'Артаньян уже сомневался, слабость ли это – так, один из способов достижения цели, быть может, самый действенный и мощный. Женщины покровительствовали аббату на протяжении всей его жизни, и какие женщины! Герцогини, влиятельные дамы голубых кровей холили и лелеяли своего милого прелата. Д'Артаньян, в принципе, понимал, что нашла в юном воспитаннике иезуитов с бархатными глазами и кожей нежной, как пушок персика, пресыщенная герцогиня де Шеврез. Но у Изабеллы де Шатильон имелись любовники более высокопоставленные, чем простой аббат из Нуази. Впрочем, кой черт поймет этих женщин?! Ясно было одно: перед ним - великий интриган.
- Уж не метите ли вы на место короля? – осторожно поинтересовался мушкетер, сам понимая, до чего идиотская мысль посетила его.
Аббат укоризненно посмотрел на лейтенанта, словно не ожидал от него такой наивной чуши, и ничего не сказал.
- Так кем же вы хотите стать, черт побери?! – не выдержал д'Артаньян. - Богом?!
- Так высоко не удавалось взлететь ни одному смертному, - ласково отвечал Арамис, при этом в его глазах мелькнула тень легкого сожаления. – Я реально оцениваю свои шансы.
Но гасконец вовремя сообразил, что над ним издеваются, что, надо сказать, пришлось ему не по нутру.
- Да идите вы к дьяволу со своими тайнами! – пробурчал он в ответ на снисходительную улыбку аббата. – Вы хуже Мазарини.
- О нет! Его преосвященство превзойти невозможно.
- Слушайте, господин аббат, епископ, кардинал, папа римский, уж не знаю кто, меня беспокоит лишь один факт: герцогиня де Шатильон злоумышляет против Франции в союзе с принцем Конде, своим кузеном (и бывшим возлюбленным, осмелюсь заметить). Мне ясно также, что вы к этой интриге непричастны, но, будь вы хоть самим графом Фиеско, злоумышляющим против дожа, я не посмел бы посягнуть на вашу свободу ввиду дружеских чувств, которые я к вам испытываю.
Арамис коротко кивнул; его взгляд сделался пронзительным и острым.
- Примите мой совет, продолжил мушкетер, положив руку на плечо аббата. – Отговорите госпожу де Шатильон от этой затеи. Она очаровательная женщина, и мне не хотелось бы увидеть ее голову на плахе.
- Вы слишком категоричны в суждениях.
- Отнюдь. Мое чутье редко отказывает. Я убежден: герцогиня ведет опасную игру. Отговорите ее.
Арамис печально рассмеялся.
- Разве мы властны над умами женщин, когда они порабощены своими прихотями? Нет. Их воля превращается в обоюдоострый и гибкий клинок, которым играть опасно. Если его метнуть в цель, он может сломаться, но при этом вы не убедите женщину в том, что она была неправа. Где тут логика? Я не властен приказывать герцогине. Я ей любовник, а не муж.
- В положении аббата, - попытался разрядить напряжение д'Артаньян, - есть то преимущество, что никогда не надо объяснять женщине, почему ты не хочешь на ней жениться.
Прелат громко расхохотался.
- В этом-то и вся прелесть, друг мой. Я постригся в монахи отчасти по этой причине.

 Отправлено: 01.09.08 21:03. Заголовок: вау...продолжения!!!..

вау...продолжения!!!

 Отправлено: 02.09.08 15:17. Заголовок: Глава 11 ШАНТАЖ Со..

Глава 11
ШАНТАЖ

Со дня бала барон де Брас стал частым гостем в доме Шатильонов. Приезжал он прямо с утра, надушенный и любезный, с неизменным букетом цветов и почти всегда с подарком для малышки Дианы, до которой его, однако, почти не допускали ввиду ее возраста. Мужская часть дома встречала его одинаково равнодушно, чего нельзя было сказать о женской половине, об этом гинекее на французский лад: Элен была насмешлива, герцогиня-мать – милостива, зато Диана, если ей удавалось пробраться в гостиную, взглядами вознаграждала юношу за старания. Что касается Жюли, она совсем забыла о "мадемуазель Клодетте", увлеченная шевалье де Турвилем: она украдкой пожимали друг другу руки и робко вздыхали. Аврора почти все свободное время проводила с Раулем, при молчаливом попустительстве своего отца, который остерегался разрушить эту идиллию неосторожным словом. Молодые люди катались верхом или фехтовали в нижней зале, причем Аврора делала заметные успехи под руководством своего юного учителя.
После двух недель ежедневных визитов, окончательно разобравшись в благосостоянии маленькой Монморанси, барон де Брас наконец решился. Заказав у лучшего турского портного (до Парижа все-таки было далековато) ослепительный костюм, запасшись дюжиной утонченных фраз на подобный случай, Клод решил испытать Фортуну.
Встречен он был этим вечером, как всегда. Это вовсе не означало, что умудренная опытом герцогиня не заметила ничего необычного в его поведении. Клод испросил разрешения остаться наедине с госпожой де Шатильон, что никого не удивило, ибо они часто секретничали в присутствии одного только аббата д'Эрбле.
В камине весело полыхал огонь, за окном вскрикивали ночные птицы, оконная занавеска чуть колыхалась под дуновением слабого ветра. Юноша обошел вокруг кресла госпожи де Шатильон, остановился и по всем правилам этикета отвесил ей низкий поклон, встряхнув светлыми локонами.
- Герцогиня, - начал он решительно. – Позвольте мне просить руки вашей крестницы, мадемуазель Дианы де Монморанси.
Госпожа де Шатильон посмотрела на него в упор; юноша ожидал ее ответа с напряженным вниманием; наконец она молвила:
- Как ни лестно ваше предложение, милостивый государь, я считаю себя вправе отклонить его.
Она умолкла. Юноша нервно рассмеялся:
- Вы уверены, ваша светлость, что дали единственно верный ответ? Что, ваша крестница слишком молода?
- Вовсе нет. Однако мадемуазель де Монморанси слишком хороша для простого адъютанта, - сухо подчеркнула Шатильон.
- Мой отец – первый консул Экса, сударыня, - отвечал Клод, выпрямляясь с чувством собственного достоинства.
- Мне это известно, шевалье, так же как и то, что вы пользуетесь здесь титулом, который пока не получили, ибо ваш отец еще жив.
- Он смертельно болен, ваша светлость, а мне надо устраивать личную жизнь, - молвил юноша с резким цинизмом.
- Породнившись с Шатильонами? Слишком много чести! – герцогиня выглядела надменной и недовольной, царственно откинувшись в своем парчовом кресле. – Сначала дослужитесь хотя бы до полковника, вот тогда и поговорим.
Юноша криво усмехнулся:
- Как вы безжалостны, герцогиня!
- Не более, чем вы дерзки.
- Умоляю, ваша светлость, не заставляйте меня прибегать к угрозам, - молвил Клод конфетно-сладким голосом. – Я себе никогда не прощу этого.
Что-то в его тоне заставило насторожиться герцогиню.
До госпожи де Шатильон наконец дошло, что она, в сущности, зависит от сдержанности этого человека. Но Клод был не так глуп, чтобы грозить ей разглашением тайны переговоров с Окенкуром, ведь он сам по уши влип в это дело. Осознав этот факт, герцогиня рассмеялась с явным облегчением:
- Оставьте, сударь, свои глупые шутки.
- Я совершенно серьезен, герцогиня, - настаивал Клод.
- Мой милый мальчик, вы мне надоели… Отчего, с вашим апломбом, вы не просите руки моей дочери?
- О, так высоко я не стремлюсь, - отвечал барон с легким поклоном. – Прикажете удалиться вон?
- Вы поразительно догадливы, - с досадой бросила герцогиня, поворачиваясь в другую сторону, чтобы приласкать своего дога Тубо. Но собака встала, тщательно обнюхала сапоги Клода и посмотрела на него весьма заискивающе, словно ожидая подачки.
- Вот видите, герцогиня, - невозмутимо молвил юноша. – Ваш пес уже принял меня за своего. Но я удаляюсь, раз неприятен вам.
- Сделайте одолжение!
Клод медленно вышел… и через минуту вернулся опять.
- Снова вы, несносный юноша?! – вскричала герцогиня, рассердившись не на шутку. – Что вам надо на этот раз?
- Я удалился, сударыня, как частное лицо, и вернулся в качестве поверенного маршала д'Окенкура, чтобы просить у вас отчета о его письмах. Таково поручение, возложенное на меня.
Рука герцогини непроизвольно дернулась.
- Я требую объяснений от имени маршала, герцогиня, - повторил Клод с суровой настойчивостью; его лицо казалось каменным; в четких линиях его губ и подбородка герцогиня уловила такую решимость, что ужаснулась своему положению.
- Мы уже говорили об этом деле, - отозвалась она с испугом.
- Я не получил сколько-нибудь внятных разъяснений по этому поводу.
- Если потребуется, я объяснюсь с маршалом лично.
- Вы прекрасно знаете, сударыня, что господин д'Окенкур сейчас находится во Фландрии и не может покинуть расположение войск. Вы же, герцогиня, дали мне расписку, в получении письма, которую я храню весьма тщательно, предвидя возможные недоразумения.
- Держите! – воскликнула герцогиня, швыряя ему бархатный молитвенник. – И убедитесь, что письма здесь нет.
- Разумеется, ведь вы его вынули оттуда на моих глазах.
- А после зашила обратно, опасаясь обыска. Так и передайте вашему командиру.
- О нет, сударыня, я скажу ему нечто другое, - возразил Клод с тем большей самоуверенностью, что заметил выражение страха, мелькнувшее в темных глазах герцогини. – Например, что вы играете на два лагеря, что вы передали компрометирующее маршала письмо в руки Мазарини – иначе зачем здесь отряд мушкетеров? – что вы…
- Тише, - оборвала его госпожа де Шатильон. – Мы с вами сумеем найти общий язык.
Юноша небрежно облокотился о спинку ее кресла:
- Все зависит от вас, герцогиня.
- Маленький шантажист!
- Я сделал вам честное предложение, ваша светлость, оно вам не понравилось. Что ж, каждый решает возникшие проблемы по-своему. Я счел нужным прибегнуть именно к такому способу.
- Д'Эрбле! – резко выкрикнула герцогиня. - Д'Эрбле!
Из соседней комнаты появился аббат, в шелковом халате и папильотках.
- Вы слышали все, что сообщил мне этот дерзкий мальчишка?
- Да, Изабелла.
- И что прикажете мне делать?
- Выбор за вами, это ваша крестница, а не моя.
Шатильон подняла к нему свое нахмуренное лицо, и в выразительном взоре аббата прочитала: "Соглашайтесь".
- Хорошо, - сказала она, явно нервничая. – Я согласна.
- Прикажете завтра явиться с моим нотариусом? – поинтересовался Клод.
- Да, - подтвердила герцогиня недрогнувшим голосом. В ее глазах застыл лед.
На следующий день барон де Брас заявился прямо с утра, в сопровождении презрительно-отчужденного, как это и полагается чиновникам, судейского в черном, слишком высокомерного, чтобы опуститься до беседы с лакеями, и слишком сообразительного, чтобы вмешиваться в болтовню господ.
- Сударыня, - начал Клод почти фамильярно. – После всего, что говорилось вчера…
- Можете не продолжать, - остановила его Шатильон, вполне владеющая собой. – Все бумаги готовы, можете ознакомиться с их содержанием.
Барон погрузился в тщательное чтение документов и скрупулезные расчеты с видом человека, опасающегося, что его могут надуть. Столбцы цифр и юридически термины не говорили ему ровным счетом ничего, поэтому он поспешил передать бумаги в руки поверенного, все еще пребывая в сомнениях.
- Свадьба состоится в любое удобное для вас время, - вкрадчиво пробормотала герцогиня, - но…
- Но? – подозрительно прищурился Клод.
- Но я как опекунша оставляю за собой право распоряжаться доходами от имений вплоть до совершеннолетия мадемуазель де Монморанси.
- Вот как? - неодобрительно хмыкнул барон, которому становилась ясна вся подоплека этого "но". – Вот как?
Но он не стал перечить.
- Давайте покончим с формальностями, - бросила герцогиня. – На какое число изволите назначить обручение?
- Я, пожалуй, подожду… до совершеннолетия…
- Дело ваше… Но расскажите и вы нам хоть что-нибудь о своем материальном положении!
- После смерти отца я получу в наследство два поместья, одно в Эксе, другое в Гиени, приносящие годовой доход в двадцать тысяч ливров.
Это замечание, по-видимому, разрядило обстановку (Клод благоразумно умолчал, что оба имения были заложены). Лицо герцогини просветлело. Она молвила:
- Такой достойный и ловкий молодой человек способен составить счастье любой невесты. В случае же, если приданое с ее стороны достигает ста тысяч ливров, счастье супругов, несомненно, будет полным, основанное на взаимопонимании и доверии, имеющих в своей основе материальную стабильность и обеспеченность.
- Сто тысяч ливров?! – ошеломленно повторил Клод.
Это было вдвое больше той суммы, на которую он рассчитывал. Глаза его загорелись жадным огнем, как если бы его слух уже уловил нежнейшую мелодию перезвона мнет и вторящий ей хруст банковских чеков.
- Да, не считая недвижимости и процентов с этой суммы, накопившихся за последние годы.
Клод шумно выдохнул. Его лицо, недоверчиво перекошенное прежде, разгладилось и просияло, словно при упоминании некоего волшебного заклинания.
Хмуро сложенный рот поверенного распрямился; тонкие губы его, подобно концам туго натянутого лука, поползли вверх в одобрительной полуулыбке, которую странно было видеть на его узком, созданном для строгой гримасы лице.
Поведение нотариуса вконец развеяло сомнения барона.
- Итак, сударь? – отважилась прервать это затянувшееся молчание госпожа де Шатильон.
Клод с затуманенными глазами шарил рукой по столу, пока не наткнулся на перо, и, судорожно сжав его, потянулся к бумагам, попутно едва не опрокинув чернильницу.
- Где подписывать? – спросил он неожиданно хриплым и севшим голосом.
- Здесь… И здесь…
Быстрым росчерком, словно опасаясь, что у него могут выкрасть драгоценный документ, Клод проставил свою фамилию, свидетели последовали его примеру, наконец, сделка была заверена нотариусом. Невесту некто и не спросил о ее согласии, ей просто дали подписать, не читая.
Клод облегченно вздохнул и вытер со лба капельки пота. Диана нежно улыбнулась жениху, но тот, словно не замечая ее внимания, прошел три шага до кресла, покачиваясь, и буквально упал в него, не в силах поверить в свое счастье. Теперь ему было безразлично все на свете, кроме лежавшей на столе бумаги, где, подобно "Мене, текел, фарес", были запечатлены подписи его и свидетелей.
Клод витал где-то в районе седьмого неба. Диана ожидала с видом терпеливой покорности, пока слуги накроют на стол по случаю помолвки. Она и не знала, какого святого благодарить за этот большой и красивый подарок, полученный сразу после того, как она вчера вечером долго молилась в капелле замка.
Время от времени бедная малышка, преодолев свою робость, направляла в сторону жениха взгляд, исполненный глупой влюбленности девчонки в двенадцать лет; она была умиленно счастлива тем, что здесь присутствует ее будущий муж, такой нарядный, элегантный и, главное, взрослый. Ей и в голову не приходило, что она была всего лишь предметом купли-продажи. А Клод, развалившись в кресле, принимал эти знаки почтения как нечто само собой разумеющееся.
Столы наконец были сервированы. Герцогиня направилась в столовую, туда же прошел и Клод, мимоходом бросив взгляд в венецианское зеркало на свое самодовольное красивое лицо. Диана плелась сзади, неотрывно глядя в спину своему жениху, не удосужившемуся даже предложить ей руку.
В столовой герцогиня бросила барону с нескрываемым ехидством:
- Попытайтесь за этот вечер вдоволь наглядеться на свою невесту, мой юный друг, потому что завтра она отправится в монастырь урсулинок, чтобы завершить свое образование, и вы не увидите ее до дня свадьбы.
Диана съежилась и опустила глаза, Клод пожал плечами: тем лучше, он будет вполне свободен, не скованный светскими приличиями и условностями. Служба в адъютантах никогда не была ему в тягость. Среди воркотни салона госпожи де Шатильон он незаметно для самого себя тосковал по вольности прежней беззаботной жизни. Мысль о возвращении в армию постепенно завладевала им: палаточный городок в арьергарде, лень и ночные кутежи, дерзкие вылазки – испытания на храбрость… симпатичные маркитантки…
А Диана все смотрела на жениха с тем выражением наивного восхищения, которое так часто делает лица молоденьких девушек глупыми.

 Отправлено: 02.09.08 15:18. Заголовок: Глава 12 НЕ СПИТСЯ ..

Глава 12
НЕ СПИТСЯ

Этот день оказался щедрым как на матримониальные соглашения, так и на драматические события.
Возвратившись с верховой прогулки, Аврора застала в своей комнате Жюли, которая заливалась горючими слезами, и Элен, которая тщетно пыталась ее утешить.
- Что случилось?
- Это слишком ужасно, - вдохнула Шатильон, утирая слезы: уже несколько минут она и Жюли рыдали дуэтом.
Оказывается, утром этого дня, когда Аврора мирно резвилась на природе, в замок пожаловал отец Жюли, барон де Мезонфор, человек высокомерный и небогатый, даже можно сказать – нищий. Он заявил о своем намерении забрать дочь. Что послужило тому причиной? Ей подыскали жениха, некоего господина Дюпра, вдовца пятидесяти лет от роду, отца четырех детей, но очень состоятельного банкира, что, безусловно, послужило решающим аргументом в данном случае.
Жюли в слезах кинулась к Иллариону де Турвилю. Человек порядочный и искренне влюбленный, он попытался воспротивиться этому союзу. Он попросил у барона руки его дочери, но был жестоко отвергнут: господин де Мезонфор со всей проницательностью озабоченного родителя угадал в юноше собрата по безденежью.
Турвиль умолял, просил, уговаривал, угрожал… но барон оставался непреклонен. Более того, по настоянию бдительного папаши шевалье выпроводили из замка.
Жюли была безутешна. На рассвете следующего дня она должна была отправиться навстречу своему несчастью.
Повествование Элен было очень выразительным и исполненным трагизма, поэтому теперь рыдали все трое, заключив друг друга в объятия.
Единственным желанием Мезонфор было проститься со своим родителем, но и этого удовольствия она была лишена.
Как наиболее деятельная из всех, Аврора предложила отнести записку Турвилю. Она еще не знала, каким образом ей удастся выбраться за стены замка, но не сомневалась, что сумеет найти лазейку. Следовало дождаться темноты.
Записка была вложена в молитвенник, тот самый, в голубом бархатном переплете. Аврора накинула на плечи кружевную мантилью: в крайнем случае, она могла воспользоваться предлогом, что хочет помолиться в замковой часовне о благополучии своей подруги.
Выскользнув за дверь, девушка легко сбежала вниз по крутой винтовой лестнице и, тихо пробравшись мимо спальни госпожи де Шатильон, оказалась в галерее.
В замке было тихо и темно, и только сквозь узкие стрельчатые окна проникал лунный свет, призрачный и неяркий, бросавший опалово-голубые пятна на каменные плиты пола. Пройдя в дальний конец галереи, Аврора оказалась у маленького окошка, выходившего не во внутренний двор замка, а за крепостные стены.
Напоенная привкусом любовных грез ночь была прекрасна. Луна, еще недавно стыдливо прятавшаяся за кронами тополей, сияла теперь во всем своем великолепии, серебрила кровли старого замка и подернутую ряской поверхность пруда. А пруд был совсем близко; он напоминал раскинутую шаль, затканную золотом и серебром, слегка колеблемую ветром. У берега зеленоватая вода была пронизана лунными лучами насквозь - так, что свет, казалось, шел тот дна. Гортанно и вразнобой квакали лягушки.
Кто-то бродил вдоль берега, бросая тоскливые взгляды на окна замка. Аврора сразу же узнала эту одинокую фигуру: Турвиль. Она подобрала камешек и бросила в его сторону. Юноша насторожился. Еще один камешек плюхнулся в воду совсем рядом с первым.
Аврора пришла сюда не случайно: это было излюбленное место свиданий Турвиля и Мезонфор.
- Илларион! – тихо позвала она.
Воодушевленный ее появлением, шевалье бросился в воду, намереваясь вплавь достичь стен замка.
- Не смейте, - испуганно воскликнула Аврора. – Там есть лодка!
Турвиль внял ее совету и, подплыв вплотную к стене, вскарабкался наверх, с риском для жизни, цепляясь за выступы камней. Аврора напряженно наблюдала за этой опасной затеей.
- Где Жюли? - была первая фраза шевалье, едва он оказался наверху.
- Отец караулит ее.
Полудетское лицо Турвиля отразило такое разочарование, что сердце Авроры дрогнуло от сочувствия, тем более, что записка Жюли явно не могла улучшить настроение молодого человека. Но она все-таки извлекла письмо из страниц молитвенника.
Илларион погрузился в чтение; лицо его изменилось совершенно, взгляд померк.
- Она и вправду хочет, чтобы я уехал? – вымолвил он тоном осужденного на казнь.
- Мысль воспротивиться воле родителей кажется ей кощунственной. Но она любит вас.
- Я знаю… знаю… О, почему я не так богат, как этот гнусный тип… Мы могли бы быть вместе!
- Я слышала, их брак – дело не вполне решенное, и Жюли отвезут сначала не к будущему мужу, а в монастырь, где она проведет еще год или два. Но на вашем месте я бы не питала иллюзий, Илларион. Ее отец показался мне очень упрямым человеком.
Юноша скорбно вздохнул.
- Многое передумалось мне за эти часы… Если Жюли не хочет бежать со мной, не хочет тайной свадьбы, не хочет ждать, если она слаба… У нашей любви есть только один выход, чтобы остаться неоскверненной. Я посвящу себя Богу.
Аврора обомлела. Но во взгляде молодого человека светилось столько отчаянной решимости, что она не усомнилась в его словах, и только всплеснула руками.
- Вы хотите постричься в монахи?!
- Меня всегда влекло море. Младшие сыновья дворянских семей часто становятся рыцарями Мальтийского ордена. Я готов принять обет безбрачия. Передайте Жюли, что я ее любил. Если она согласна ждать еще два года, обещаю повременить с обетом, если же нет… Прощай, моя Жюли!...
С этим скорбным возгласом он прыгнул в окно. Аврора испуганно вскрикнула, но Турвиль всего лишь нырнул в пруд. Да, из него может выйти неплохой моряк…
Девушка повернулась и направилась к выходу из галереи, прижимая к груди молитвенник. На сердце лег тяжелый камень.
На этот раз дело не обошлось так гладко: у дверей герцогини она столкнулась с бароном де Брасом, одетым в военную форму и ботфорты. На плечи юноши был накинут дорожный плащ.
Клод бросил быстрый взгляд на молитвенник – и хотел что-то сказать, но сдержался. Он поспешно сбежал по ступеням, еще раз оглянулся – и бросился бегом по направлению к конюшням. Лязгнули засовы ворот, и быстрый конь умчал барона неизвестно куда.
Аврора возвратилась к Элен. После длительного совещания они пришли к выводу, что следует отложить трудное объяснение с Жюли на завтра, тем более, что присутствие ее отца делало невозможной любую откровенность. Обе девушки проплакали всю ночь, крепко обнявшись.
Похоже, не спалось многим обитателям этого дома. Несмотря на поздний час, герцогиня о чем-то секретничала с аббатом д'Эрбле, мушкетеры д'Артаньяна резались в карты в нижней зале, и только их лейтенант почивал крепким сном здорового человека, совесть которого безупречно чиста. Жюли де Мезонфор оплакивала свою потерянную любовь, а что касается графа де Гиша и виконта де Бражелона, они попросту болтали. Наконец граф завел беседу о мадемуазель д'Артаньян.
- Интересная девушка, не похожая на других. И, позволю себе заметить, у тебя есть особые причины обратить на нее внимание.
- Почему?
- Да заметить нетрудно: она сохнет от любви к тебе, дружище.
- О, нет!
Де Гиш звонко рассмеялся.
- Можно подумать, тебя ужасает эта мысль. Благо, эта мадемуазель была бы стара и некрасива… но так ведь она молода и прелестна, так что пользуйся случаем, дорогой мой: не каждый день нам на шею вешаются такие девушки.
- Уверяю тебя, граф, ты ошибаешься, принимая за любовь дружбу, сестринское участие...
- Ха! Видали мы таких сестер! Пораскинь-ка мозгами, Рауль! С какой стати ей смотреть на тебя совершенно круглыми глазами, ловить каждое твое слово, предугадывать всякое движение? Впрочем, надо отдать ей должное, она неплохо держалась все это время, и выдала себя лишь случайно, своими пунцовыми щеками и носом в тот момент, когда перед сегодняшней прогулкой ты подсаживал ее в седло. Нет, просто так она бы не покраснела!
- Полно тебе, граф! Можно подумать, что ты забавляешься, подшучивая надо мной.
- А ты спроси у нее сам, Рауль, понаблюдай за ее реакцией… Девушка она смелая, если я прав – сама кинется тебе на шею.
- А если нет?
Граф пожал плечами.
- Тогда я предоставляю тебе право с чистой совестью называть меня лопухом.

 Отправлено: 02.09.08 15:19. Заголовок: Глава 13 МОНАХ Ден..

Глава 13
МОНАХ

День шел за днем, не принося никаких существенных событий. С тем пор, как уехала Жюли, Аврора и Элен стали еще сплоченнее, словно предвидя неизбежность скорого расставания: лето подходило к концу.
Очевидно, д'Артаньян не лукавил перед Арамисом, когда утверждал, что не имеет предписания арестовать госпожу де Шатильон. В самом деле, никаких очевидных улик против нее не имелось. И, вероятнее всего, в компетенции лейтенанта было только наблюдать за прелестной заговорщицей, не предпринимая решительных действий.
Но все, как мы уже говорили, было спокойно, госпожа де Шатильон, ничем себя не скомпрометировавшая, держалась уверенно и безмятежно, о чем лейтенант и сообщал в своих депешах Мазарини, и наконец кардинал, которому наскучила эта безрезультатная слежка, отозвал д'Артаньяна обратно.
Через два дня аббат д'Эрбле, убежденный, что его возлюбленной ничего не угрожает, тоже укатил, но не в Нуази, как можно было подумать, а в Бретань (Элен проболталась Авроре), чтобы лично взглянуть на вожделенное епископство и поближе познакомиться с сеньором этих мест, генерал-прокурором Никола Фуке.
Наконец, де Гиш и Бражелон, отпуск которых подходил к концу, послезавтра должны были отправиться в армию, к маршалу Граммону. Последнее обстоятельство очень удручало Аврору, и она, как человек, тщетно пытающийся надышаться перед смертью, ни на шаг не отходила от Рауля.
Этим вечером они прогуливались по галерее. Аврора выглядела расстроенной, Рауль – напряженным. Его неотступно преследовали слова де Гиша, омрачавшие доселе безоблачный небосвод его счастья. Наконец молодой человек решился – и сообщил Авроре, что желает задать ей очень важный вопрос.
- Да? – вскинулась девушка. – Я вас слушаю, Рауль.
Рука ее, которую он держал в своей, чуть дрогнула.
- Не знаю, с чего и начать… Де Гиш сказал мне… Правда ли, что вы относитесь ко мне иначе, чем если бы я был… вашим братом?
- Но мы ведь друзья, не так ли?
- Я хотел сказать… что любите меня больше, чем если бы я был вашим другом? – решительно закончил он, не сумев, однако, прогнать краску со щек.
Она молчала, в упор глядя на него. Она увидела в его глазах мольбу.
- Ведь это неправда, Аврора… Скажите, что это не так, пожалуйста…
- Да, - наконец произнесла она, опуская голову. – Это неправда, Рауль. Простите… Мне надо уйти.
Девушка резко повернулась, откинула назад свои длинные волосы, заплетенные в две косы, и скрылась в темноте галереи. Она пощадила его, сняла с его плеч тяжелый груз неуверенности и неловкости, она его отпустила. Легче одной нести эту ношу. Она побоялась нарушить этот хрупкий гармонический баланс их взаимоотношений, чтобы чаша весов случайно не качнулась в сторону разрыва.
Тоска переполняла ее: она ожидала слов любви, но, видимо, еще не пришло время… Хватит ли у нее терпения дождаться этого дня?..
Ей требовалось излить душу. Элен, как назло, была занята с де Гишем, и потому Аврора направилась прямо в маленькую замковую церковь. Там было темно и пусто. Уже померкли краски алтарной живописи, и лишь у большого каменного распятия едва теплилась лампада.
Аврора провела здесь более получаса, но сосредоточиться ей так и не удалось. Тогда она поднялась со скамьи и направилась к выходу. Ей показалось, что в конце галереи мелькнула широкая ряса, но это был явно не местный священник, низенький, толстый и неповоротливый. Быть может, это обман зрения? Или вернулся аббат д'Эрбле? В сущности, не было ничего удивительного в том, что возле церкви слонялся монах.
Аврора не успела подняться к себе: ее окликнула герцогиня.
- Представьте себе, этот Тубо опять сбежал! В такой поздний час! Милочка, будьте добры, поищите его, этот несносный пес только вас и слушается. Он где-то в парке…
Аврора спустилась вниз, держа в одной руке плащ, а в другой – молитвенник, и углубилась в аллеи парка. Луну затянули тучи, и в мертвенно-бледных полосах тумана, в холодных испарениях, поднимавшихся с болотистой поймы реки, смутно чернели корявые стволы деревьев. Листва неясно перешептывалась. Что-то темное выскочило из этой мглы, задев щеку Авроры кончиком крыла. Девушка отшатнулась, но это оказалась всего лишь блудная летучая мышь. Глухо вскрикнул филин. Невдалеке раздался треск ломающихся ветвей, словно что-то тяжелое ворочалось в зарослях.
- Тубо, Тубо! – звонко позвала Аврора. – Ко мне!
Она стала осторожно пробираться навстречу источнику шума, стараясь не споткнуться о камень или зацепиться за ветку. Треск и шаги внезапно стихли. Аврора остановилась, озираясь в туманной мгле, пытаясь определить направление.
- Тубо!
Внезапный порыв ветра откинул туманную завесу. Луна выскользнула из-за туч, и в ее бледном сиянии, среди бесформенной массы влажной листвы, в обрамлении корявых ветвей деревьев перед Авророй возникла фигура монаха в просторной рясе, казалось, сотканной из лунного света. Капюшон затенял его лицо. Цепкие пальцы потянулись к груди Авроры, к которой она испуганно прижимала молитвенник.
Аврора вскрикнула и бросилась бежать, не помня себя от страха. Монах преследовал ее по пятам. Она обернулась – и увидела его лицо, злое и решительное, его узкий злой рот в обрамлении тонких усов и маленькой бородки, его глаза, бледно фосфоресцирующие. Это зрелище придало ей прыти, и девушке почти удалось оторваться от преследователя. Но, на беду, глинистая почва была сырой, и каблук Авроры скользнул по оголенному склону.
Девушка громко вскрикнула и упала навзничь. Что-то посвистело над самым ее ухом. Это был нож с перламутровой рукояткой, и он вонзился в землю в дюйме от ее шеи.
Она не смела пошевелиться, прижимая к груди голубой бархат молитвенника, словно он был ее единственной защитой.
Смущенный ее неподвижностью, незнакомец замешкался, но тут грозный собачий лай прорезал ночную тишину. Огромный черный дог герцогини, метнувшись их зарослей, точно призрак, бросился на злоумышленника, но тот счел нужным ретироваться. Пес фыркнул, очень недовольный, оскалил внушительного вида клыки, затем наклонился и дружелюбно лизнул Аврору прямо в нос. Она приподнялась на локте и осторожно погладила его по голове.
Тем не менее, ей казалось, что опасность подкарауливает ее в темноте. Она бросилась бегом по направлению к замку. Тубо вприпрыжку мчался за ней, вывалив на сторону ярко-красный язык.
Инстинктивно ища защиты, Аврора взбежала по лестнице и отчаянно заколотила в дверь комнаты Рауля, словно за ней гнался добрый десяток вампиров.
Молодой человек отворил двери несколько минут спустя. Из темноты на него уставились два огромных испуганных глаза на мертвенно-бледном лице. Только косички портили трагичность впечатления. Не обращая внимания на смущение юноши, Аврора заскочила в комнату и захлопнула дверь, левой рукой, так как в правой по-прежнему держала молитвенник.
- Меня хотели убить, - наконец выдавила она из себя страшным шепотом.
Молодой человек смотрел на нее в упор, не вполне понимая, что делает в его спальне глубокой ночью это насмерть перепуганное существо.
Аврора восприняла его взгляд по-своему.
- Я не сумасшедшая, - обиделась она. – Вот это должно было сейчас торчать в моей шее.
Девушка разжала пальцы, и Рауль увидел на ее ладони маленький нож, инкрустированный перламутром. Юноша взял его в руки, чтобы рассмотреть.
- Действительно, метательный нож, - молвил он наконец. – Скорее всего, из комплекта. Очень тяжелый. Если бы он застрял в вашей шее, вы были бы уже мертвы.
- Вы мне не верите? – просто сказала Аврора. Она смотрела на него снизу вверх, при этом ее глаза были такими умоляющими, что он не мог усомниться.
- Быть может, кто-то хотел пошутить?
- Нет. Я знаю, что это не так. Задуйте свечу, Рауль, умоляю вас. Я чувствую, он близко.
Источник света погас.
- Тише, - прошептала девушка. – Вы слышите? Он идет сюда…
- Кто?
- Монах.
Рауль сосредоточился. В самом деле, кто-то крался по коридору, останавливаясь у каждой двери и прислушиваясь.
Аврора инстинктивно подалась к виконту. Он почувствовал, как испуганно трепещет ее сердце, и внезапно осознал всю серьезность положения. Заряженные пистолеты лежали у его изголовья. Он взял один из них. Это придавало чувство надежности.
Крадущиеся шаги смолкли в отдалении. Аврора съежилась на краю постели, поджав ноги, точно затравленный зверек. Рауль обнял ее за плечи.
- Он ушел.
- Он вернется.
Аврора внезапно подняла к нему полные слез глаза.
- Почему?! Почему из-за ничтожной стопки бумаги, переплетенной в голубой бархат, у меня столько проблем? Это обычный молитвенник. Или нет?..
Рауль повертел книгу в руках. В ней не было ничего особенного.
- Вы уверены, что это из-за него?
Аврора коротко кивнула.
- Не знаю, что за секрет он хранит, но его надо немедленно отдать герцогине де Шатильон. Пусть лучше в нее кидают эти ножики!
Они переждали час-другой, затаившись во мраке ночи.
- Вероятно, теперь опасность миновала, - молвил Рауль, натягивая камзол и прикрепляя к поясу шпагу.
Осторожно, как мыши, они спустились по лестнице к покоям госпожи де Шатильон. Несмотря на поздний час, там горел свет.
Герцогиня, казавшаяся взволнованной и обеспокоенной, напряженно сидела на краю диванчика. Собака развалилась у ее ног. Собеседник госпожи де Шатильон расположился в глубоком кресле спиной к вошедшим, так что они могли видеть только его макушку. Заслышав шум шагов, он обернулся, затем неспешно встал, при этом в его глазах сверкнуло мрачное торжество.
- Монах! – с ужасом воскликнула Аврора, подаваясь назад. Колени ее задрожали.
- Где молитвенник? – сурово осведомился незнакомец; на нем вместо давешней рясы и плаща с капюшоном был теперь вполне обычный бархатный костюм ярко-красного цвета с разрезными рукавами и золотыми петлицами.
- Маршал д'Окенкур? – вскричал Рауль в изумлении. – Вы же должны быть во Фландрии!
- Где молитвенник? – с угрозой повторил мнимый монах, вытаскивая один из своих ножичков.
Аврора испуганно отскочила в сторону своей покровительницы, по-прежнему пряча книгу за спиной, но герцогиня сухо приказала:
- Отдайте ему то, о чем он просит, мадемуазель, и убирайтесь отсюда.
Аврора замерла в замешательстве.
- Отдайте! – повторила Изабелла де Шатильон властно и убеждающе.
- Нет, не отдавайте, - внезапно молвил Рауль. – Дело тут нечистое.
Аврора отступила назад.
Маршал сделал шаг в ее сторону, уже занеся руку для удара, но Рауль заступил ему дорогу, обнажая оружие.
- Вы не посмеете, герцог.
- Не вмешивайтесь в это дело, юноша, - мрачно рекомендовал д'Окенкур. – Уйдите прочь.
- Если вы посмеете прикоснуться к мадемуазель, я убью вас на месте, - молвил Рауль с решимостью тем более ужасающей, что она была хладнокровной и бесстрастной.
- Щенок! – взревел герцог, раздраженный сопротивлением. – Как смеешь ты мне перечить?!
- Повторяю, герцог, я вас убью.
- Молокосос, - рассмеялся д'Окенкур, также выхватывая шпагу. – Я насажу тебя на вертел, как цыпленка!
Но Рауль с легкостью отразил все его выпады, причем ни один мускул не дрогнул на его лице. Несколько минут он удерживал маршала на месте, парируя все его удары и не делая попытки атаковать. Окенкур встретил железную стену сопротивления.
Аврора тем временем боролась с герцогиней, которая оказалась сильнее, чем можно было заключить, имея в виду ее хрупкое телосложение.
- Отдай! – шипела госпожа де Шатильон, выкручивая руку девушки. – Мерзкая девчонка!
Тубо смотрел на эту сцену, наклонив большую голову, не вполне понимая, что происходит. Наконец он угрожающе зарычал и бросился на хозяйку, очень недовольный тем, как обращаются с его любимицей. Сбитая с ног непомерной тяжестью тела огромной собаки, герцогиня рухнула на пол. Тубо несколько раз громко и низко рыкнул над ее ухом.
В это же мгновение Рауль одним блестящим выпадом выбил шпагу из рук Окенкура и оглушил маршала эфесом.
- Очень слабо, господин герцог, - молвил он спокойно. – Аврора, бежим из этого гнезда заговорщиков!
Ворота были заперты, но перебраться через ограждения не стоило большого труда. Молодые люди скрылись в зарослях.
- Пешком мы не уйдем далеко, - бросил Рауль едва поспевающей за ним Авроре. – Нам нужны лошади.
- Здесь есть селение неподалеку, - отвечала она, задыхаясь на бегу. – До него два-три лье, не больше.
Они долго продирались сквозь самую чащу леса. Над кронами деревьев замаячил зеленоватый рассвет, когда они оказались на подступах к селению. На окраине собаки заливались злобным лаем.
- Я попробую вывести лошадей, - молвил Рауль, подбираясь к одному из домов. – Не уходите далеко, Аврора.
- Хорошо. Я только наберу воды – видите, здесь есть колодец?
Аврору мучила сильная жажда. Она раскрутила колодезный вал и набрала полведра воды. Цокот копыт раздался у самых ворот. "Вот и лошади", - подумалось ей. Она подняла голову… и увидела маршала д'Окенкура верхом на вороном жеребце.
- Какая поразительная глупость, - молвил он снисходительно.
Путь к отступлению был отрезан. Аврора бросилась в сторону – куда угодно, лишь бы подальше от этого ужасного человека. По пути ей подвернулась лестница, ведущая на крышу, и она вскарабкалась по ней с проворством дикой кошки, а затем опрокинула ее. Лестница с гулким стуком упала посреди двора и развалилась на части. Это, однако, не послужило помехой ее преследователю: он взбирался по водосточной трубе с легкостью, удивительной для такого возраста.
- На помощь! – закричала Аврора пронзительно – и бросилась прочь от герцога, перескакивая с крыши на крышу.
Окенкур вытащил пистолет и прицелился в нее с неумолимым хладнокровием. Аврора еле успела укрыться от выстрела за дымоходом.
Положение становилось угрожающим. Она сползла по покатой кровле и съехала вниз по свинцовому водостоку. Герцог продолжал свою безмолвную погоню.
- Бегите, Аврора, бегите! – громко закричал Рауль, тоже появляясь на крыше. – Я задержу его!
Он балансировал на самом карнизе, со шпагой в правой руке. Аврора не двинулась с места. Она забыла обо всем на свете и видела только, что человеку, которого она любит больше жизни, угрожает смертельная опасность. На остальное ей было наплевать.
- Бегите!!!
Противники неумолимо сближались, держа оружие наготове. И вдруг движением быстрым, как мысль, герцог метнул маленький нож, который прятал в рукаве. Нож с перламутровой рукояткой. Герцог знал, что в честном бою ему не одержать верх.
Пытаясь уклониться, молодой человек не удержал равновесия и полетел вниз с высоты третьего этажа. Аврора не видела его падения с другой стороны крыши, он просто исчез из виду.
- Рауль! – закричала она пронзительно. – Рауль!
Девушка метнулась вперед, чтобы обогнуть дом и подбежать к месту падения виконта, и совсем позабыла о герцоге, но он оказался проворнее нее. В несколько прыжков он настиг Аврору, выхватил молитвенник из ее рук и грубо оттолкнул ее в сторону, затем извлек очередной нож и поспешно вспорол голубую бархатную обшивку. Под ней оказалась бумага, вложенная в простой белый конверт. Лицо герцога озарилось торжеством.
- Я спасен! – воскликнул он.
Аврора не знала, что это, не читала этого письма, но смутно осознавала, что оно несет какую-то опасность для Франции, для короля, для всех них, и потому его надо было перехватить, отобрать или уничтожить.
Но в этот момент, словно судьба решила подшутить над герцогом, внезапный порыв утреннего ветра вырвал тонкий листок из его пальцев и закружил, высоко подняв в воздух. Окенкур прыгал, носился по двору, пытаясь ухватить за хвост вожделенную птицу счастья, но ветер был проворнее. Наконец, словно стихия устала от этой игры, лист плавно опустился на плиты мостовой. Окенкур кинулся в его сторону, но Аврора бросилась ему наперерез, выхватывая шпагу.
- Я не дам вам этого сделать! – крикнула она с отчаянной решимостью.
Спокойно, увещевала себя девушка, только не бояться и не поддаваться гневу. Слишком хорошее ей было известно о разрушительном действии подобных эмоций. Без гнева и паники. Не терять самообладания.
Она чувствовала под своей ладонью гладкий холодок эфеса. Мурашки пробежали вдоль ее позвоночника. Медленно, еще неуверенно она выпрямила руку с оружием и подняла взгляд на своего противника. Было странно видеть перед собой не ободряющую улыбку наставника, но насмешливую, снисходительную ухмылку недруга. Она вдруг почувствовала себя страшно одиноко и неуютно. Ощущение самостоятельности и свободы было непривычным, даже пугающим, но следовало приступить к решительным действиям, сделать первые шаги, как ребенок, впервые выпускающий руку взрослого. Главное – не расквасить при этом нос.
Девчонка. Недоучка. Это читалось в его взгляде, в изгибе его искривленных усмешкой губ. Герцог предвкушал легкую победу. Эй, ты, хотелось сказать ей, ненавижу, когда меня недооценивают, зверею, прихожу в ярость. Имей это в виду!.. Но она доблестно промолчала. Тем хуже для него.
Клинок пел в ее руке. Она ощущала посредством своей ладони гладкий холод его тела, гибкого и стройного, напряженного и отточенного; и сопротивление его отполированной закаленной плоти. Это не был больше бездушный кусок металла, но и жало, и смычок, и молния, и в ее власти было вдохнуть в него жизнь, свободу, движение. Ведомый ее рукой, он то порхал легко и непринужденно, то взвивался, подобно молнии, полыхая алыми отблесками.
Улар, выпад, еще удар… Принужденность первых минут постепенно растаяла, и Аврора обрела естественность движений. Присутствие авторитета не сковывало, не довлело над ней. Она парировала, полагаясь на интуицию, на собственное ощущение схватки; она контролировала только свои эмоции, координация действий шла откуда-то изнутри нее. Точно и уверенно она отразила очередную атаку.
- Ты достойная ученица, - сказал герцог не без уважения.
Клинки мелькали, со свистом вспарывая воздух. Юношеская гибкость и быстрота реакции были на стороне Авроры, кроме того, она много тренировалась с Раулем, но это уравновешивал солидный опыт и физическая сила ее противника. Касание за касанием, движение за движением – клинки сплетались в причудливом танце смерти.
Аврора сделала попытку поразить Окенкура ударом в голову. Парик слетел с его темени, обнаружив светло-розовую проплешину. Аврора мило улыбнулась младенчески нежной лысине. С такой прической, несмотря на усики и бородку а-ля Людовик XIII, у герцога был трогательный вид толстощекого карапуза, выпавшего из люльки. И странный контраст с этим составлял его взгляд – холодный, острый, точно бритва, режущий пополам любое сопротивление.
Их клинки сцепились у рукояток. Минутная борьба, замешательство… Это заставило Аврору осознать, что она не может состязаться с Окенкуром ни в мощи, ни в давлении. Но в стремительности?...
Нет, ее силы были на исходе. Она выдохлась. Ее выносливость тоже имела свой предел.
Легким, почти неосязаемым движением он отклонил кончик ее шпаги в сторону, а затем быстрым, исполненным нечеловеческой силы ударом выбил оружие из ее рук. Шпага мелькнула в воздухе и, описав продолжительную кривую, со звоном покатилась по каменным плитам. Сбитая с ног, ошеломленная, оглушенная, Аврора не удержала равновесия и упала, в полете осознав свою никчемность. Острая боль в запястье заставила ее закусить губу. Действительно, недоучка. Действительно, неуклюжая. Талантливая неудачница. Поразительный талант тыкаться носом в грязь. Он неправ, я недостойна.
Над ней раздалось уничижительное кудахтанье – смех ее противника, упивавшегося своим триумфом. Аврора готова была грызть камни от ярости. Правая рука, вывернутая ударом, не слушалась и распухала на глазах, но девушка попыталась левой дотянуться до оружия. Однако герцог сделал три шага в сторону и, носком сапога наступив на лезвие, заставил ее осознать всю тщетность этой попытки.
Потом, словно коршун на добычу, он кинулся к вожделенному документу.
С безнадежным "авось" Аврора решилась на последнее движение.
В воздухе мелькнули конечности маршала и полы длинного черного плаща, и грузное тело вниз головой полетело в темный провал колодца. Раздался гулкий грохот, будто что-то металлическое билось о каменную кладку, потом – невнятный вопль, донесшийся, словно из рупора, и странное бульканье.
Конечно, ставить подножку было нечестно, не по-дворянски, но эта игра велась без правил. Жалко, Аврора не стояла, мог бы получиться хороший пинок.
Ползком она подобралась к краю колодца и заглянула вниз. В темноте провала смутно белела лысина - далеко, где-то на самом дне. До Авроры донеслись также сдавленные ругательства. Выбраться из колодца без посторонней помощи герцог был не в состоянии.
Можно было заняться своими делами.
Девушка обежала здание. Сердце ее сжималось в предчувствии ужасного зрелища. Но нет! Если одна сторона крыши имела скос в сторону мостовой, то другая, с которой скатился виконт, нависала над соломенной кровлей амбара. Аврора распахнула двери и вихрем ворвалась туда, повторяя:
- Рауль! Рауль!
Ответа не последовало. Но в потолке зияло отверстие. Девушка бросилась в ту сторону, расшвыривая солому.
Молодой человек лежал ничком на куче сена, голова его запрокинулась. Он был без чувств.
У Авроры вырвался горестный возглас. Она заключила юношу в объятия и припала к его груди, разражаясь рыданиями. Но его сердце билось. Этот факт не сразу дошел до ее разума, но, осознав его, девушка резко вскинула голову.
- Он жив!.. О, Рауль… - она несмело тронула его за плечо, склоняясь еще ниже. Казалось, Рауль просто спит: веки сомкнуты, губы приоткрыты, на гладком лбу – ни морщинки. Аврора провела ладонью по его волосам и быстро поцеловала в щеку, решив воспользоваться моментом.
Молодой человек пошевелился, ресницы его дрогнули.
- Я очень неудачно упал? – спросил он со слабой улыбкой.
Аврора издала радостный вопль и бросилась ему на шею, не стесняясь никакими условностями
- О, Рауль, я так рада! Какой опасности нам удалось избежать!
Они не удержали равновесия и перекатились в сторону, причем Рауль оказался сверху. Он попытался отодвинуться, ощущая неловкость ситуации, но Аврора смотрела на него совершенно невинными глазами, в которых сияла такая ослепительная радость, что у юноши сразу отлегло от сердца. Оставаться дольше в таком двусмысленном положении не следовало, но, тем не менее, он не мог заставить себя двинуться с места.
- Где герцог?
- Я сбросила его в колодец, - пробормотала Аврора с улыбкой. Волосы ее разметались по сену, в них застряло несколько соломинок. Не щеке играл солнечный зайчик.
- Может быть, он даже утонул, - добавила она полминуты спустя с тем же выражением. Ей хотелось, чтобы такое положение вещей сохранялось вечно, но тут Рауль вскочил на ноги, густо покраснев, и заставил ее подняться.
- Вы уверены, что герцог обезврежен?
- Да. Я отняла у него вот это, - Аврора вытащила из-за пазухи злополучную бумагу. – Может быть, это нам пригодится?
Они склонились над документом, волосы их смешивались.
"Любезная герцогиня, - писал Окенкур. – Я с величайшей радостью узнал, что дела наши обстоят благополучно, и переговоры с вашим кузеном Конде не зашли в тупик. Посему прошу Вас передать ему уверения в моей искреннейшей дружбе и благорасположении.
Что касается Вашего предложения о сдаче Принцу одного или двух пограничных городов, имеющих стратегическое значение, я нахожу его вполне приемлемым, но боюсь чрезмерной поспешностью навредить нашему плану. Мне кажется, наиболее подходящее время для этого – начало весны, когда войска еще не обрели прежней маневренности после зимнего отдыха. Перон или Бапом кажутся наиболее подходящими для этой цели. Мое положение главнокомандующего облегчит задачу. Вы знаете, герцогиня, я готов на все, чтобы доказать преданность Вашей особе. Тем более я готов пойти на такую безделицу. Вы же, со своей стороны, попытайтесь наладить мою личную переписку с принцем Конде. Я уважаю в нем не только Вашего кузена, но и величайшего деятеля современности. Нежно целую Ваши ручки, сударыня, и остаюсь усердным слугой Вашей светлости.
Герцог д'Окенкур ".
- Но это же измена! – с ужасом воскликнул Рауль.
Аврора тяжело вздохнула.
- А я ничего не поняла. При чем тут принц Конде? Он ведь перешел на сторону испанцев?
- Вот именно. И Окенкур, кажется, метит туда же.
- Ах, вот оно что!
- Вопрос в том, зачем это ему понадобилось?
- Ну, это ясно, как день. Его уговорила госпожа де Шатильон.
- Чтобы маршал решился на измену ради женщины? – с сомнением покачал головой Рауль. – Немыслимо!
- Отчего же? Герцогиня прекрасна, как Клеопатра, и способна совратить святого. Маршал обезумел от страсти.
- Какая вы романтичная, Аврора!
- Не смейтесь. Вот увидите, так оно и есть на самом деле, - упрямо возразила девушка.
- Но это предательство надо предотвратить во что бы то ни стало. Под началом маршала состоят многие тысячи человек, и если он решится на бунт, произойдет катастрофа.
- Но что же делать? Мы вряд ли сумеем противостоять ему.
- От нас это и не требуется, Аврора. Письмо – прямая улика против Окенкура. Когда оно попадет в нужные руки, участь маршала будет решена. Но у кого может быть прямой доступ к кардиналу? У герцога Граммона?
- А может быть, у моего отца?
- Точно! Я отвезу это письмо именно ему!
- О нет, - возразила Аврора. - Мы отвезем. Вы и я.
- Что?!
- Ну конечно. Неужели вы бросите меня на съедение герцогине и ее многочисленным возлюбленным? Это было бы жестоко. Вы должны отвезти меня к отцу.
- Можно подумать, вас это радует.
"Еще бы!" – мысленно согласилась Аврора, а вслух заметила:
- А вы как думали? Я очень люблю своего отца.
- Да я не это имел в виду. Дорога сопряжена со многими трудностями, - сделал последнюю попытку переубедить ее Рауль.
- Вы принимаете меня за хилую девчонку? – обиделась Аврора. – Я еще дам вам фору!
- Посмотрим.