Мы рады приветствовать Вас на историко-литературном форуме, посвящённом жизни и творчеству Александра Дюма (отца).
1. Общение на Дюмании строится на принципах вежливости и взаимного уважения участников, поэтому на форуме строго запрещены:
• высказывания, провоцирующие возникновение межэтнических, межгендерных, политических, религиозных и расовых конфликтов;
• мат и оскорбление участников форума в любой форме;
• обсуждение личности участников (в любой форме) и личные разборки;
• обсуждение действий администраторов и политики администрирования форума.
Злостные нарушители этого правила получают окончательный бан и после этого могут посещать форум лишь в качестве гостей.
Примечание. В случае нарушения правил форума, администраторы выносят замечание участнику, нарушившему доброжелательную атмосферу Дюмании. Если эта мера не приносит ожидаемого результата, участник получает второе замечание, после чего выносится временный бан, срок действия которого зависит от конкретных обстоятельств. На время действия бана участник лишается возможности оставлять сообщения во всех разделах форума.
Если же и временный бан не побуждает нарушителя пересмотреть стиль своего поведения, форум Дюмания прощается с ним навсегда.
Если в течение месяца с момента вынесения замечания участник, которому оно было объявлено, демонстрирует лишь миролюбие и уважение к другим обитателям форума, замечание снимается.
2. Администрация Дюмании принимает решение о регистрации новых участников в индивидуальном порядке– поэтому на форуме действует режим премодерации.
3. Официальный язык общения на форуме - русский. Иные языки общения не приветствуются. Потрудитесь использовать нормативную лексику и грамотную речь. Если вы выкладываете цитаты на иностранных языках, то вы же должны их перевести на русский язык.
4. На Дюмании запрещено писать транслитом. Если у вас нет возможности писать кириллицей, пользуйтесь услугами соответствующих сайтов, например, https://translit.net/ и http://translit-online.ru/ или встроенным транслитером форума.
5. Администрация Дюмании настоятельно рекомендует участникам открывать новые темы в соответствующих разделах форума. Если вы не находите открытую вами тему - она была перенесена в другой, более подходящий (на взгляд администратора) раздел. Это также касается сообщений. Исключение - темы и сообщения, нарушающие правило номер 1, которые удалены.
6. Любое сообщение, опубликованное на Дюмании, становится неотъемлемой частью форума. Решение о сохранении или удалении постов зависит только от администрации. Самостоятельно внести изменения или удалить свой пост участник может в течение часа с момента его отправки.
7. Посты, состоящие из одних смайликов, предложений, не выражающих какую-то связную мысль, а так же анимированные подписи и gif-аватары уместны только в разделе «Восторги и мечты». Во всех прочих разделах такие посты, а также флуд и оффтопик без предупреждения удаляются администрацией.
8. Мы оставляем за собой право ошибаться, ибо дюманы - тоже люди, и выражаем надежду, что участники будут жить на Дюмании долго и счастливо, соблюдая вышеизложенные правила.
Отправлено: 27.09.06 21:58. Заголовок: Фанфики о героях романов Дюма... Слэш.
Хочу найти фанфики о героях романов Дюма... Много и разных Такие существуют? Если у кого-то есть, то давайте выкладывать сюда!!! Давайте соберём коллекцию!!!
Оформление стандартное: -название -пэйринг -рейтинг (по возрасту) -афФтарские права -т.д.
UPD Исторически сложилось так, что в этой теме живут и процветают произведения с нетрадиционной сексуальной ориентацией героя, хотя идея была иной.
Отправлено: 18.12.07 02:12. Заголовок: Найдено в старинных ..
Найдено в старинных темах...
Автор перевода - Луи Оффен.
Название: Искупление грехов Фандом: «Три мушкетёра» А.Дюма-отца Автор: debchan Ссылка на оригинал: http://www.squidge.org/~p...ers/ViceAndRedemption.htm Переводчик: Louis Offen Дата: 1999.09.24 Рейтинг: NC17 за некоторую долю секса (переводчик поставил бы самое большее R) Disclaimer: Всё уже украдено до нас (автор заявляет, что это «не его») Сюжет: Действие происходит вскоре после событий фильма «Четыре мушкетёра». Влияние некоторых событий, касающихся миледи де Винтер, на Атоса.
Замечание автора: небечено и написано, в общем-то, во время перерыва на обед, поэтому в любых ошибках прошу винить голод. Да, и не путайте это с Диснеевской версией. А если вы не видели версию Ричарда Льюиса с Майклом Йорком, Оливером Ридом (Атос) и Ричардом Чемберленом (Арамис), то сделайте себе приятное и посмотрите. Спойлеры: довольно смутные намёки на оба фильма Перевод браконьерский
Увы, человеческие пороки, даже самые ужасные, какие мы можем себе представить, заключают в себе подтверждение (пусть даже только в их вечном преумножении) стремления человека к вечности; но это стремление часто выбирает ложный путь… Я уверен, что причина, стоящая за всеми преступными излишествами, лежит именно в этом искажённом понимании вечности… Шарль Бодлер
Это случается только тогда, когда он особенно печален. Я наблюдаю за ним, сидящим в одиночестве в углу комнаты и погружённым в раздумья, и почти наверняка знаю, когда он даёт ненависти к самому себе вызревать, кипеть и отравлять его до тех пор, пока та не найдёт себе выход или не уничтожит его. И тогда он приходит ко мне. Чтобы расслабиться, чтоб забыться, или просто в качестве ещё одного шага на пути саморазрушения. Скорее всего, по всем этим причинам.
Я не был удивлён, когда, проснувшись, обнаружил его рядом с собой, уже стягивающего с меня штаны; он всматривался в моё лицо безумными потемневшими глазами и ждал, когда я начну сопротивляться. Последняя неделя была для него ужасной, наверное, самой кошмарной в его жизни, даже хуже тех дней, когда он потерял честь и невинность.
Я кивнул, точно так же, как и в первый раз, когда он посмотрел на меня с безмолвным вопросом, и молча помог ему раздеть меня, покуда одежда не была отброшена в сторону; и вот он уже был глубоко во мне.
Он берёт меня точно так же, как сражается: с сосредоточенной страстностью. Мне кажется, в нём всегда живёт какая-то холодная, отдельная часть сознания, которая с саркастическим удовольствием наблюдает за движениями его тела. Вероятно, это как-то связано с тяжёлым бременем печали, которое он переносит; не думаю, чтобы он был готов позволить себе хотя бы один миг чистой радости и счастья. В его юморе всегда чувствуется привкус насмешки, и он поддаётся своим немногочисленным слабостям только если уверен, что они обеспечат ему проклятие. Как сейчас.
Его лицо сохраняет то же выражение, что бывает у него на поле боя. Мужественные, красивые черты его лица делаются резче, грубее, полные губы искривляются в рычании, и я задаюсь вопросом, собирается ли он ударить меня или прололжит трахать? Его нрав, в лучшие времена изменчивый и легко воспламеняющийся, в последнее время стал стремительным и резким, как фехтование. Даже юноша, к которому он так снисходителен, не защищён от этого.
И теперь, когда он яростно вбивается в меня, его тёмные глаза внезапно распахиваются. Я оказываюсь пригвозжённым к месту его мрачным взглядом и вижу его всего: всю тоску, надежду, отвращение к самому себе и удовольствие,– и я знаю: если бы он догадывался, что его глаза выражают в этот момент, он никогда больше не пришёл бы ко мне.
Он тяжело дышит и вздрагивает, почувствовав моё освобождение, и издаёт невнятный звук, который мог бы означать моё имя. На короткое мгновение он опускает лоб мне на плечо, потом перекатывается на спину, поспешно пытается придать своей одежде приличный вид и делает движение, чтобы подняться.
«Останься»,- тихо говорю я тоном, которым успокаивают нервную лошадь. «Хотя бы ненадолго»,- продолжаю я, не произнося слово «пожалуйста», так как одно это слово, подразумевающее взаимную ответственность и уступки, заставило бы его сбежать быстрее, чем визит кардинала.
Тем не менее, он слышит его, в задумчивости склоняет голову на бок и медленно откидывается обратно на кровать. В конце концов, не то, чтобы мы четверо не валились после беспутных ночей в одну кровать, подобно выводку щенков. Но тогда мы, конечно, просто спали сном совершенно опьянённых собственной распущенностью людей, только что весело проведших время в обществе друг друга и нескольких тавернных шлюх.
«Не ожидал, что ты будешь дома этой ночью»,- его голос, и без того всегда тихий, почти не слышен.
«Но где же ещё я мог быть?» Я потянулся, застегнул собственную одежду и накрыл нас обоих лоскутным одеялом.
«Остальные где-то празднуют. Я думал, ты будешь с ними. Или у какой-нибудь своей юной госпожи.»
«Слово «госпожа» предполагает некоторую степень зависимости. Я же не полагаюсь ни на чьё покровительство и стол, кроме своих собственных, милостливый госудать.»
«Любовницы.»
«Возможно. Однако, это слово предполагает некоторую степень чувства, в чём я никак не могу ручаться.»
«Семантика. Тогда как же ты их называешь?»
Я безмолвно удивляюсь, почему он, практически никогда не спрашивающий ни о чём личном, вдруг затронул подобную тему для разговора, и как мне следует отвечать.
«Шлюхами»,- искренне говорю я. «Тёплые тела, разгоняюшие ночной холод. Мимолётное развлечение, удовольствие вроде кружки пива или хорошо прожаренного цыплёнка; быстро используемое и доставляющее приятность, а затем легко забываемое до тех пор, пока опять не проголодаешься или испытаешь жажду. Все они не более «мои», чем пиво или цыплёнок.»
Он глубоко вдохнул и резким движением потёр переносицу. «Почему?»,- хрипло спросил он наконец.
Я пристроился поближе и положил голову ему на плечо, тем более что он забрал мою подушку.
«Не знаю. Вероятно, потому, что, в отличие от нашего юного щеночка, мне не нужно считать себя влюблённым, чтобы предаваться радостям плоти.»
«Почему?»,- спросил он вторично более жёстким тоном.
И, конечно же, я знал, о чём он спрашивает, ещё в первый раз. Почему я пускал его в свою постель? Почему я позволял ему брать меня, как женщину? Почему я, человек, который планировал вступить в святой монашеский орден, давал использовать себя в такой манере, которая несомненно отметила бы меня для вечного проклятия? Возможно даже, почему мне это нравилось?
«Потому что ты мой друг»,- мягко ответил я, зная, что нарушение нашего молчания по этому поводу скорее всего будет означать конец всему. В холодном свете дня проще притворяться, что ничего нет, легче забывать об этом в компании других; необходимо, чтобы это никогда не обсуждалось, иначе отрицаемое станет реальностью. Однако это было его решением – начать всё, и так же должно быть его решением закончить, если он так хочет.
Отправлено: 18.12.07 02:15. Заголовок: «Потому что ты мой т..
«Потому что ты мой товарищ, мой брат. Потому что ты спасал мою жизнь, а я – твою. Потому что я поддерживал твою голову, когда ты болел, а ты перевязывал мои раны, когда я истекал кровью. Потому что мне нужно лишь взглянуть на тебя, чтобы понять твоё мнение, а тебе хватает одного движения моих глаз, чтобы узнать ответ, и в бою, и в постели. Потому что я хочу этого.»
Щекой я чувствовал его жёсткое плечо и услышал, как он с трудом проглотил комок в горле.
«Атос»,- пошептал я. «Любой из нас умрёт за остальных. А это»,- я указал на кровать,- «довольно несущественно по сравнению с тем.»
«Так ли?»,- он передвинулся и, покачав головой, пробормотал в темноту,- «Стали бы они, если б знали?»
«Об этом или о ней?»,- я проигнорировал его опасно напрягшиеся мускулы и невозмутимо продолжил.– «Ни то, ни другое не важно. Неужели ты думаешь, что у тебя одного есть прошлое? И тайна? Единственный, кто держит твоё прошлое против тебя – это ты, Атос. Ты был молод, был мальчишкой со старомодными представлениями о чести, обманутый красивой женщиной и собственной слепой любовью. Дай прошлому умереть. Разьве ты недостаточно долго наказывал этого мальчишку? Перестань презирать его; прости и его, и себя. Бог уже простил.»
«Я не верю в Бога.»
«Конечно, ты веришь. Зачем же ещё ты так стараешься, чтобы Он наказал тебя?»
Он не отвечает, и я сомневаюсь, не заснул ли он, пока не чувствую, как его рука несмело обвивает меня и притягиват поближе. Он выдыхает и медленно расслабляется подо мной, поворачивая голову так, чтобы мой лоб упирался ему в щёку.
«Арамис. Я не думаю о тебе так»,- шепчет он тусклым от приближающегося сна голосом.
О. Внезапно я понимаю его вопросы до этого. Сознательно безмятежным тоном я говорю,- «Раз я успокоен насчёт собственной несравнимости с обедом из цыплёнка, то должен признаться, что я не против термина «любовник» применительно к самому себе.»
«Да»,- серьёзно соглашается он.
«Товарищи по оружию?»,- предлагаю я и чувствую его улыбку, но не могу изобразить улыбку в ответ. Возможно, думаю я, уже проваливаясь в дремоту, возможно, это конец. Это похоже и на конец, и на начало. Мы ещё посмотрим, что приподнесёт нам Господь.
Фандом: «Опасные связи» Шодерло де Лакло Написано для SJ Kasabi на Yuletide 2004 Challenge Ссылка на оригинал: http://www.yuletidetreasu.../archive/8/goldsteel.html Автор: Azrhiaz Переводчик: Louis Offen Перевод браконьерский. Пейринг: сомнительный Рейтинг: R (хотя это, вообще-то, сильно сказано)
Отправлено: 18.12.07 02:21. Заголовок: В струении одежд мер..
В струении одежд мерцающих ее, В скольжении шагов - тугое колебанье Танцующей змеи, когда факир свое Священное над ней бормочет заклинанье.
Бесстрастию песков и бирюзы пустынь Она сродни - что им и люди, и страданья? Бесчувственней, чем зыбь, чем океанов синь, Она плывет из рук, холодное созданье.
Блеск редкостных камней в разрезе этих глаз. И в странном, неживом и баснословном мире, Где сфинкс и серафим сливаются в эфире,
Где излучают свет сталь, золото, алмаз, Горит сквозь тьму времен ненужною звездою Бесплодной женщины величье ледяное.
-- Бодлер
Кожа госпожи де Турвель такого редкостного сорта, что это невольно раздражает маркизу. Её особое свечение нельзя отнести за счёт дроблёного жемчуга, перетёртого в пудру для лица, или густой маски свинцовых белил. Хотя день не по сезону тёплый, маркиза продолжает цедить горячий noir chinois1 чай, расположившись, как на троне, на «диване для двоих2», и милостливо улыбаться, игнорируя липкие дорожки медленно сползающих спине капель пота. Когда она поднимает чашку, свет насквозь пронизывает тонкий, как бумага, фарфор, и крошечные розы, нарисованные на нём, – плод кропотливого труда преданного своему делу художника, сражавшегося с кисточками размером не более штриховального пера, – кажется, слишком живо напоминают розы, цветущие на щёчках госпожи де Турвель. Маркиза отмечает это с тщательно скрытой неприязнью и отставляет чашку в сторону.
На диване напротив госпожа де Розмонд обмахивается пёстрым веером и треплется о плачевном состоянии дел в деревне. Маркизу, конечно, вряд ли хоть сколько-нибудь интересует, голодают эти презренные разбойники или нет, но время от времени она приподнимает бровь и вставляет сочувственное замечание. С тех пор как по воле своего кузена она оказалась заброшенной в замок госпожи де Розмонд, маркизу непрестанно привлекала мысль завязать интригу, способную вызвать её обратно в Париж. В самом деле, она дошла уже до того, что начала взвешивать «за» и «против» возможности вывиха лодыжки (не безупречного, но вполне сносного предлога настоять на необходимости постельного режима).
И вот, две ночи назад, она наконец дождалась своего часа. Момент – только один момент – в гостиной. Госпожа де Воланж и Сесиль были приглашены на вечер. Маркиза уже около четверти часа временила с уходом наверх; она раздумывала, появится ли вообще Вальмон в этот вечер, и мысль о том, что он, возможно, дожидается её ухода, только подстёгивала маркизу. Итак, она ждала, изображая сонное безделье, и из-под полуприкрытых ресниц наблюдала за госпожой де Турвель. Длинные пальцы той разматывали катушки с лентами, так что тонкая тесьма становилась почти невидимой в неярком свете лампад, и растягивали их силками для бабочек в лесу булавок, утыкавших подушку на её коленях. Если госпожа де Турвель и заметила, что на неё смотрят, она ничем этого не показала и выглядела всё так же поглощённой работой.
Эта неизменяющаяся картина уже начала надоедать маркизе, когда дверь отворилась и вошёл Вальмон. Её глаза метнулись на виконта, стараясь перехватить его взгляд, – Я присматривала за твоей кисочкой, виконт, – и в этом взгляде она обнаружила хорошо знакомый блеск. Чудесный вечер для игры, не правда ли?
Но только до тех пор, пока взгляд виконта не скользнул на госпожу де Турвель, вовсе уже не следившую за своими катушками. На её лице легко читалось величайшее восхищение, – ребёнок, подумала маркиза, могла бы скрыть это и получше. Но ничего неожиданного в этом не было. В конце концов, Вальмон был одним из лучших в своём деле.
Но восхищение, уловленное глазами Вальмона и их наполнившее, - как с ужасом заметила маркиза, - отразилось обратно. Вальмон смотрел на госпожу де Турвель, как мужчина мог бы смотреть на ангела, и маркиза знала, что притворство здесь не при чём. Это открытие до сих пор колет её, как торчащий обрубок треснувшего в корсете китового уса, угрожающего впиться ещё глубже между рёбер.
Пока в воздухе монотонно гудит тяжёлая, как обленившийся трутень, речь госпожи де Розмонд, маркиза возвращается к реальности. Может, поскользнуться украдкой на парадной лестнице, думает маркиза, достаточно близко к земле, и так, чтобы ухватиться за перила, – но тут госпожа де Розмонд произносит нечто со значительно большим энтузиазмом:
- Я думаю посетить субботний бал-маскарад у герцогини де Фушон. Это должно стать прекрасным развлечением.
- Она, кажется, только на днях решила его устроить? - спрашивает госпожа де Турвель, и её глаза озаряются восторгом. Маркиза могла бы счесть её слишком безжизненной для умения получать удовольствие от маскарадов, но, похоже, госпожа де Турвель полна сюрпризов.
Впрочем, как и маркиза.
- Очаровательно. Я слышала, что в замке живёт итальянец, Бочерини. Вероятно, он будет играть? - слегка поджавшиеся губы госпожи де Розмонд становятся лучшим вознаграждением; все знают об интрижке между Бочерини и герцогом де Фушоном. - Говорят, он за поразительно короткий срок сумел овладеть… техникой игры на скрипке.
Веер делает очередной взмах. - Я бы не рассчитывала на это, дорогая. В конце концов, это не Париж. Наши развлечения могут показаться довольно провинциальными на ваш вкус. На миг госпожа де Турвель встречается взглядом с маркизой и затем снова с кротким видом опускает глаза.
- О, нет, я не могу и подумать, чтобы пропустить его, - говорит маркиза с ослепительной улыбкой. - Я нахожу, что деревня та-ак освежает.
Она говорит это совершенно искренне.
Позже в тот же вечер, завершившийся черезмерно обильным обедом (вырезка en papillote3), на котором остро чувствовалось отсутствие Вальмона, маркиза случайно встречает того в проходе – она покидает салон, он направляется туда.
- Здравствуйте, виконт. Я уже думала, что мы будем лишены вашей компании этим вечером. Вероятно, охота?
Вальмон довольно улыбается, и маркиза припоминает прежние времена, когда эти мягкие губы изгибались в улыбке для неё. Она поспешно прогоняет подобные воспоминания, опасаясь покраснеть.
- Что же, верно. Охота во владениях госпожи де Робильяк оказалась вполне приятной.
- На вашем месте я бы поостереглась: это место охоты очень популярно. Невозможно предугадать, когда случайный выстрел может вдруг сгубить охотника.
Вальмон придвигается ближе, так близко, что маркиза чувствует аромат лавандово-лимонного одеколона, которым тот пользуется. В тускло освещённой передней его волосы, стянутые сзади коричневой лентой, кажутся ещё темнее, чем обычно. Вальмон всегда больше нравился маркизе без парика; она отрешённо задумывается, солидарна ли с ней в этом вопросе госпожа де Турвель.
- Я всегда осторожен, - говорит Вальмон. - Это признак превосходного охотника, в конце концов. Он проводит пальцем вдоль самого края декольте маркизы, посылая по её телу волну лёгкой дрожи. - Я слышал, будет бал. Как я понимаю, вы на нём появитесь?
- Почему бы и нет? Все эти напыщеные идиоты, нацепившие маски и воображающие, что это придаст им новизны. Разве я могу отказаться?
Вальмон снова улыбается. - О да, действительно. Я тоже приду. Сегодня ночью я намерен просить госпожу де Турвель составить мне компанию на балу. Только представьте себе: вместе, на публике. И никто не будет знать.
Воспоминание о волнении госпожи де Турвель при упоминании бала вспыхивает в сознании маркизы, но она отметает его в сторону. - Она ни за что не согласится на это, виконт.
- О, а я думаю, согласится, - говорит тот, и его взгляд затуманивается. Маркиза знает, что он больше не с ней, а вперёди по коридору, в окутанной сумерками комнате, рядом с блестящим и глупым созданием. - Вы должны простить меня, дорогая. Я не могу заставлять её ждать.
- Упаси господи, - сухо замечает маркиза, но Вальмон уже сделал несколько шагов дальше, и она не знает, услышал он или нет.
Она продолжает путь в свою комнату; на середине лестницы кладёт руку на мраморную колонну, выступающую из перил, и чувствует смутное тепло вместо ожидаемой прохлады камня. Кто-то оставил там пару тончайших белых лайковых перчаток, и маркиза на минуту останавливается, чтобы их примерить. Идея возникает сама собой, разрастается, как сорные побеги, и когда рука маркизы проскальзывает в перчатку, формируется окончательно. Рука в перчатке могла бы быть чьей угодно рукой: без крошечного шрама на указательном пальце, где она в тринадцать лет порезалась о разбитый флакон духов; без тусклых, отполированных до блеска полумесяцев ногтей. Белые лайковые перчатки, обтягивающие и непроницаемые. Годные для абсолютно чьей угодно руки.
Радостный смех маркизы эхом отдаётся по холлу, пока она поднимается на последний этаж.
На следующий день несложно догадаться, что госпожа де Турвель всё же посетит бал. Обед накрыт на свежем воздухе. Маркиза меланхолично ест омлет, скорее развозя его по тарелке; гораздо большее нетерпение проявляет госпожа де Турвель, ведущая с госпожой де Воланж оживлённый разговор о новейшей contredanse4. Вальмон сидит на приличном расстоянии от госпожи де Турвель и только изредка вставляет предельно корректные комментарии о новом скандальном вальсе из Венеции. Но маркиза знает его достаточно хорошо и ясно читает на его лице победу. Она будет его сопровождать.
Маркиза просит простить её и, ссылаясь на головную боль, удаляется в свою комнату. Секретер из орехового дерева весь засыпан рукописями; маркиза вынимает чистый лист и наполняет серебряную чернильницу. Она довольна своей предусмотрительностью, подсказавшей ей когда-то избавить Вальмона от одного из писем госпожи де Турвель. Теперь она его разворачивает, изучает чуть наклонный каллиграфический почерк и начинает писать.
Дорогой –
Я не могу пойти на бал. Прошу Вас понять меня: я получила известие, что в воскресенье возвращается мой муж, и мне нужно встретить его в Париже. Но я если я не увижу Вас, я умру. Приезжайте в Париж в отель «Де Вилль»; я закажу там лёгкий ужин и уйду в свою комнату. Было бы лучше всего, если бы Вы не появлялись раньше девяти часов. Я оставляю вам записку с консьержем.
Ваша, г-жа де Т.
Маркиза критически оценивает полученный результат: вне всяких сомнений, он вполне способен выдержать проверку. Как и во всём прочем, маркиза непревзойдённа в фальсификации.
Потом она принимается за второе письмо, что оказывается гораздо более лёгкой задачей. В конечном счёте, она уже давно выучила наизусть особенности письма Вальмона.
********** noir chinois1 – (фр.) чёрный китайский «диван для двоих2» - the love seat en papillote3 – (фр.) в промасленной бумаге contredanse4 – (фр.) кадриль **********
Отправлено: 18.12.07 02:22. Заголовок: Танцевальная зала у ..
Танцевальная зала у герцогини де Фушон выполнена во впечатляюще изысканном стиле. Маркиза обращает внимание на занавеси, подвязанные по самой последней моде. Это вполне закономерно: герцогиня может позволить себе несколько большее, чем просто делать вид, будто она в Париже.
Собралась порядочная толпа; много женщин в светло-вишнёвых, лиловых и блёкло-фиолетовых шелках с кружевами и блестящих в свете сотен свечей масках. Маркиза потихоньку переминается с ноги на ногу, привыкая к новой роли. Это превосходно - быть свободной от корсета и стесняющего кринолина, но повязка вокруг груди доставляет взамен неожиданное новое неудобство, так же, как и душная маска, закрывающая всё лицо. Совсем другое дело - костюм, в последнюю минуту приобретённый у парижского портного за гораздо большие деньги, чем это было принято обычно. Золотой шёлк, расшитый экзотическими птицами той же расцветки, однотонно великолепен. Ещё раньше, прежде чем надеть перчатки, маркиза разгладила мягкие складки камзола, - это красивая вещь, а маркиза большая ценительница красивых вещей.
Ma chere5,
Ждите меня на балу. Я буду в золотом и в маске Солнца. А Вы нарядитесь звездой, так как Вы для меня и есть звезда: вечная провожатая, озаряющая мой путь. Без Вас я - ничто.
Ваш покорный слуга, Вальмон.
Ждать приходится недолго. Едва Бочерини (узнаваемый несмотря на узкую чёрную маску) дотягивается до виолончели, отклоняя воодушевлённые аплодисменты, маркиза видит её. Госпожа де Турвель ослепительна в платье из серебряных toiles peintes6, расшитых бледно-голубыми звёздами и лунами; её полумаска украшена серебряными же перьями, расходящимися пятью лучами, как у звезды, но оставляющими нижнюю часть лица полностью открытой. Она ловит взгляд маркизы и широко улыбается, и маркиза чувствует дрожь предвкушения. Получится или нет? Маркиза пересекает танцевальный зал, кланяется госпоже де Турвель, беря её нежную ручку в свою, затянутую в перчатку, и делает вид, будто подносит её к жёстким глянцевым губам.
- Сударь, я польщена, - говорит госпожа де Турвель, и её голос кажется особенно молодым и естественным. Маркиза выпрямляется и наклоняет голову в ответ. Бочерини начинает исполнять котильон, и, как два листка, сметённые общим течением, они вливаются в море танцующих.
Маркиза предполагала, что это может оказаться нелёгким делом – вспоминать замысловатые танцевальные движения ведущей партии, однако это труднее, чем она предполагала. Задача, к тому же, осложняется высотой каблуков её туфель с золотыми пряжками, но она рассчитывает, что госпожа де Турвель всё же ничего не заметит. Как обнаружила маркиза, люди редко смотрят на чьи-то ноги.
Как ни странно, всё отлично получается, и при смене фигур маркиза оказывается настолько близко, что чувствует слабое дуновение аромата глицинии от шеи госпожи де Турвель - завораживающе свежего аромата. Маркиза с удивлением осознаёт своё почти безумное желание снять маску и прильнуть к дрожащей жилке на этой шее, вдыхая благоухание влюблённой женщины.
Разумеется, ничего подобного она не делает.
Они завершают котильон, и когда замирает последняя нота, госпожа де Турвель берёт маркизу за руку и увлекает из зала: по галерее, - где их сопровождает затихающий позади шум званого вечера, - в музыкальную комнату, в которой Сесиль проводит столько времени, безжалостно искажая гаммы. В комнате почти совсем темно: она освещена лишь льющимся из высокого окна лунным светом, а свечи уже давно остыли.
- Это было… О, это было чудесно, - выдыхает госпожа де Турвель. - Я никогда не думала, что мне удастся танцевать с Вами. Испарина тонкой поблёскивающей пеленой покрывает её шею и декольтированные плечи, распространяя аромат духов более густыми волнами, и маркиза думает о раскрывающихся цветах. Она снова кланяется в безмолвном согласии со спутницей, и в голосе госпожи де Турвель впервые слышится нотка замешательства.
- Почему вы не хотите мне ответить? Сейчас мы одни. Снимите вашу маску… - и госпожа де Турвель тянется к Солнцу, но маркиза хладнокровно перехватывает её запястья и прижимает молодую женщину спиной к створкам двери.
- Ах. Ах, - говорит госпожа де Турвель и замолкает, когда обтянутый перчаткой палец маркизы обводит контуры её губ, красивых, полных и манящих; маркизе становится интересно, похожи ли они по вкусу на мёд. Прямо за этой мыслью набегает другая: госпожа де Турвель слаба. Так просто поддаётся на обман, и так уязвима для легчайшего прикосновения. Всё это вызывает в маркизе вспышку глубочайшего презрения. Слишком, слишком просто.
Маркиза прижимает палец к губам госпожи де Турвель, призывая к молчанию, затем разворачивает её лицом к стене. Хотя её платье и сшито из довольно тонкой ткани, наслоения нижних юбок умудряются сделать его тяжёлым. Тем не менее, маркизе быстро удаётся подобрать его, - вместе с льняной сорочкой, - открывая воздуху снежно-белую плоть. Госпожа де Турвель пытается изобразить сопротивление, однако не более, чем только изобразить – при первом же прикосновении пальца в перчатке она задыхается и затихает. В музыкальной комнате стоит тишина, нарушаемая только шорохом дыханий и шуршанием ткани. Маркиза не задумывается над своими действиями, - точностью каждого движения она, несомненно, обязана богатому опыту, - и проходит совсем немного времени, прежде чем госпожа де Турвель издаёт приглушённый вскрик раненой птички и сотрясается в её руках.
Госпожа де Турвель лихорадочно быстро поворачивается. Маркиза гладит щёку госпожи – и в этой ласке почти чудится сожаление, однако в том, как она стягивает перчатку, открывая тонкую женственную руку, никакого сожаления нет и в помине. Она снова дотрагивается до щеки молодой женщины, в первый раз чувствуя прекрасную свежую кожу.
- Бесподобно, - говорит она приглушённым маской голосом, и глаза госпожи де Турвель расширяются от ужаса.
- Не прикасайтесь ко мне, - вскрикивает она, отталкивая руку маркизы. - Кто вы?
Маркиза же отступает на достаточное расстояние назад, на случай, если её спутница попытается схватить маску. - Всего лишь рука, управляющая перчаткой, - говорит она с ядовитым удовольствием и преувеличенно-церемонно, на грани издёвки, кланяется, прежде чем развернуться на каблуках и проследовать мимо госпожи де Турвель в холл.
Звук рыданий для слуха маркизы – сладчайшая музыка, какую когда-либо отражали стены музыкальной комнаты.
*******
- Что ты сделала?
Голос Вальмона, влетевшего в малую гостиную7, полон холодной ярости. Маркиза поднимает равнодушный взгляд с круглой булочки, лежащей перед ней на тарелке.
- Пожалуйте, виконт, о чём это вы говорите?
- Ты знаешь, о чём я говорю, - шипит Вальмон, нависая над маркизой. - Отослать меня в дикую, нелепую гонку до Парижа, и в итоге госпожа де Турвель отказывается принять меня этим утром.
- Я уверена, нет ничего, что вы не могли бы преодолеть, - отвечает маркиза. – К тому же, что значит препятствием больше, препятствием меньше на пути настоящей любви? Она отодвигает от себя тарелку, поднимается, проходит мимо Вальмона и останавливается у окна. Снаружи темнеет, небо постепенно приобретает оттенок холодного тусклого металла. Приближается гроза.
- Я в последний раз тебя спрашиваю. Что. Ты. Сделала? - последнее слово выплёвывается с таким выражением, словно у Вальмона у самого появилось ещё не оформившееся подозрение, каким может быть ответ.
- Ничего предосудительного, виконт. Что же, эти последние несколько дней я старалась быть любезной с вашей милой крошкой. Можно даже сказать, я ухаживала за ней в лайковых перчатках, - улыбка, великолепная в своей невинности. - Учтите, я пыталась только предотвратить всяческие затруднения. Ведь вас могли уличить – а это было бы совсем ни к чему. Зато теперь вам остаётся только предъявить свои аргументы и получить вознаграждение.
Маркиза смотрит на виконта, наблюдая на его лице отражение борьбы логики с уже поостывшей яростью, и понимает, что этот раунд выигран ею.
- Отлично. Но я не желаю, чтобы она страдала. У неё такая… изумительная порядочность, - говорит Вальмон, и его мысли уже где-то далеко, совершенно не с маркизой, что отзывается жестокой болью в её сердце. Не подавая вида, она немного распрямляется.
- Если это всё, виконт, боюсь, я должна вас покинуть. У меня назначена встреча с господином Ле Гри: привезли новую партию шляпок; и с меня уже вполне хватит деревенских прелестей.
Вальмон заходит маркизе за спину и говорит, обдавая её ухо тёплым дыханием: - Это не всё, но на остальное у нас всегда найдётся время. И я получу ещё своё вознаграждение.
- Хорошего дня, виконт, - не оборачиваясь, отвечает маркиза, и через мгновение Вальмон уходит; эхо ещё долго доносит стук его каблуков по мраморным плитам. Когда маркиза наверняка уверяется в том, что Вальмон ушёл, она извлекает из-за отворота рукава белую перчатку. Перчатка мягкая, и мягкая настолько, что маркиза выворачивает её наизнанку, поглаживая материал и аккуратные швы. Такая красивая вещь, и такая непрочная.
Маркиза оставляет её на мраморной колонне и идёт дожидаться кареты. Если повезёт, госпожа де Турвель очень скоро спустится в малую гостиную.
Мысль об этом занимает маркизу весь её путь в Париж.
Конец.
ma chere5 – (фр.) моя дорогая toiles peintes6 – (фр.) здесь: цветные лоскуты малая гостиная7 - the morning room
Автор: Gata Blanca Фэндом: «Три мушкетера» А.Дюма Рейтинг: R Категория: слэш. Жанр: трагифарс. Герои: кардинал Ришелье, граф Рошфор, король, королева и др. Комментарий автора: Всесильный кардинал Ришелье, подозревая, что герцог Бекингэм изменяет ему с королевой Франции, вынашивает планы мести. Примечание: Выражаю особую благодарность первым моим читателям - Зосе и Марусе, сделавшим несколько ценных замечаний по тексту.
Кто, злом владея, зла не причинит, Не пользуясь всей мощью этой власти, Кто двигает других, но, как гранит Неколебим и не подвержен страсти, Тому дарует небо благодать, Земля дары приносит дорогие. Ему дано величьем обладать, А чтить величье призваны другие. Лелеет лето лучший свой цветок, Хоть сам он по себе цветет и вянет. Но если в нем приют нашел порок, Любой сорняк его достойней станет. Чертополох нам слаще и милей Растленных роз, отравленных лилей. У.Шекспир Сонет 94
* * *
Черный кот на руках его высокопреосвященства сердито чихнул. Он терпеть не мог графа Рошфора – кружевного, напомаженного, благоухавшего мускусом и еще какой-то ароматной дрянью, от которой у бедного кота чесалось в носу и хотелось, презрев солидные манеры, подпрыгнуть и украсить нарумяненные графские щеки полудюжиной великолепных царапин.
– Мне донесли, – сказал Ришелье, – что прошлой ночью герцог Бекингэм тайно посещал Лувр и ушел оттуда, унося с собою под плащом дар королевы – алмазные подвески количеством двенадцать штук, кстати, подаренные ей королем.
Рошфор презрительно наморщил нос: фи, как глупы эти женщины! Зачем дарить побрякушки, когда гораздо приятнее дарить ласки?
– Вы поедете в Англию, – продолжал кардинал, почесывая за ухом беспрерывно чихавшего кота, – и привезете мне два подвеска из этих двенадцати. Как вы их достанете, меня не касается. Через две недели в Лувре бал, их величества изволят танцевать Мерлезонский балет. Вы должны вернуться к этому времени. А теперь – ступайте!
Граф склонился к руке его высокопреосвященства.
«Предатель Бекингэм! – с ревнивой обидой думал кардинал. – Предатель и глупец! Он вообразил, что можно водить за нос меня, Армана Жана дю Плесси де Ришелье! Сначала, не скрою, мне пришлась по душе его затея приударить для отвода глаз за королевой, но в прошлый свой приезд в Париж изменник провел у нее целую ночь и только четверть часа со мною, а в этот раз и вовсе сделал вид, будто не покидал Лондона!.. Подобное коварство невозможно оставить безнаказанным…»
Отвлекшись от размышлений, кардинал вдруг почувствовал, что граф Рошфор, целуя ему руку, уже добрался до самого локтя и крадется губами выше.
– Подите прочь, граф, вы слишком фамильярны, – брезгливо оттолкнул его Ришелье, а кот, переместившись на кардинальское плечо, издал злобное шипение.
* * *
В знаменитом Мерлезонском балете было шестнадцать выходов. Разодетые в пух и прах придворные, уступая роскошью нарядов только королю и королеве, проделывали под звуки скрипок чинные па. Его высокопреосвященство, едва подавляя нетерпение, созерцал сие пышное действо, спрятавшись за портьерой в одной из лож.
Рошфор привез подвески три дня назад, и кардинал мог тогда же отдать их королю, но изощренно-мстительный ум подсказал ему дождаться праздничного часа, чтобы падение женщины, отнявшей у него любовь ветреного красавца Бекингэма, произошло на глазах у всего двора. Уличение в измене, развод и ссылка в отдаленный монастырь, куда англичанину вовек не добраться. Ее легкомысленному величеству не помогут ни брат, испанский король, ни вся их Габсбургская свора, которая жаждет оттяпать от европейского пирога кусок пожирнее.
Вместо вознаграждения в золотой монете Рошфор испросил месяц отпуска якобы для поправки здоровья, подорванного путешествием в сырую Англию, а при прощании не делал попыток облобызать кардинальский локоть. «Наверное, очередной роман с каким-нибудь красавчиком из полка де Тревиля, – презрительно подумал Ришелье. – Этому распутнику Рошфору неведомы муки настоящей страсти, он порхает от любовника к любовнику, словно бабочка по цветочному полю… Но неужели я завидую ему? Нет, кто не способен познать разочарования, тому не дано вкусить и сладости мести!..»
Когда балет закончился, кардинал с дьявольскою улыбкой на тонких губах приблизился к их величествам и жестом фокусника извлек из складок своей парадной сутаны маленькую бархатную коробочку.
– Что это? – надменно осведомился король.
– Сувенир из Англии, ваше величество, – все с той же злобной ухмылкой ответствовал Ришелье, открывая коробочку, из которой брызнуло радужным алмазным блеском.
– Да ведь это те самые подвески, которые вы, государь, супруг мой, подарили мне, – удивилась королева, – а потом изволили отобрать, пообещав взамен другой подарок… Вы возвращаете их мне теперь, но почему руками его высокопреосвященства, и почему только два? Где остальные десять?
– Их пересчитывает в Лондоне герцог Бекингэм, ваше величество, – ехидно изрек кардинал, – недоумевая, куда подевались те два, с которыми вместе они составляли дюжину.
– Как, Луи! – воскликнула потрясенная королева. – Вы отняли у меня эти чудесные подвески, чтобы подарить их какому-то Бекингэму?! Так-то вы уважаете вашу супругу?!
И она удалилась, внешне исполненная царственного негодования, но ликуя в душе, что теперь у нее появился замечательный повод пожаловаться брату, испанскому королю, и попросить того побряцать оружием на южных границах Франции.
Король изменился в лице.
– Доколе, – возопил он в приступе сильнейшего гнева, – доколе, Ришелье, вы будете совать ваш любопытный нос в мою личную жизнь?! Какое вам дело до того, кому я дарю подарки?! Занимайтесь вашими политическими интригами, а мне позвольте жить так, как я хочу!
– Ваше величество, – пролепетал кардинал, не менее потрясенный. – Вы… вы… изменили Франции с ее злейшим врагом?
– Франция – это я! – стукнул Людовик себя кулаком в грудь, и толпа придворных, втайне ненавидевших всесильного и вездесущего Ришелье, дружно зааплодировала королю. – А вы, – истерически крикнул он кардиналу, – вы – мерзкий поп, который завтра же, нет – сегодня же! – уберется в свой Люсон читать проповеди деревенским прихожанам и дописывать никому не нужную трагедию «Мирам»!!!
Толпа придворных взорвалась бурей аплодисментов.
* * *
«Этот венценосный болван ни в грош не ставит меня, Армана Жана дю Плесси де Ришелье! У него есть корона, но нет головы!»
Разжалованный министр, кипя от возмущения, отшвырнул кота, собравшегося подремать на толстой рукописи трагедии в пяти актах «Мирам».
«И литературного вкуса тоже нет! Мой «Мирам» – это венец высокой трагедии, с которым не сравнится ни одна жалкая пьеска Софокла или Еврипида!..»
Внезапно двери в кардинальский кабинет распахнулись, пропуская короля – растрепанного, с заплаканным лицом и в криво застегнутом камзоле.
– Негодяй! – бросился он к Ришелье, потрясая кулаками. – Вы убили его, лишили меня единственной отрады!..
Исчерпав этой вспышкой остатки сил, он упал в кресло и разразился горестными рыданьями.
– Бекингэм, мой милый, бедный Бекингэм! – причитал Людовик. – Его заколол кинжалом негодяй Рошфор, состоящий у вас на службе! Говорят, что он убил герцога из ревности, застав его в постели с лордом Винтером, но я не верю этому и никогда не поверю! Бекингэм любил меня, он был верен мне!.. А вы приказали вашему клеврету его убить!
– Бекингэм никому не умел быть верным, ваше величество, – печально вздохнул кардинал, протягивая королю батистовый платок, богато украшенный кружевами и вышивкой, – ни вам, ни мне, ни даже бедняге Рошфору, который, несмотря на все его легконравие, испил, кажется, из чаши страдания и мщения.
Король жалобно всхлипнул, сморкаясь в батистовый платок.
– Я знаю этот вензель, Бекингэм подарил мне шелковый шарфик с таким же точно…
Черный кот, в обиде на хозяина забившийся под кресло, потянул носом: от Людовика пахло не целой парфюмерной лавкой, как от Рошфора, а тонкими приятными духами, игрой в мяч, бильбоке, жареными куропатками и – немного – шпицем королевы, с которым кот подрался в прошлом месяце, а потом затеял любовную возню на зеленой лужайке перед Лувром. Четвероногий фаворит кардинала вспрыгнул на подлокотник кресла и одобрительно потерся ухом о рукав королевского камзола.
– Если подумать, то не все так грустно, ваше величество, – принялся рассуждать вслух Ришелье. – Бекингэм мертв, значит, никто не направит помощь в Ла-Рошель, и взять крепость нам не составит труда. А чтобы Карлу Английскому не пришло в голову обвинять нас в смерти Бекингэма, пошлем ему подсказку…
Кардинал усадил короля за письменный стол, положил перед ним чистый лист бумаги и протянул, обмакнув в чернильницу, перо:
– Пишите, ваше величество: «Брат наш Карл, мы скорбим о гибели вашего министра, павшего от руки пуританского фанатика…»
– Бекингэм!.. Как я его любил!.. – снова всхлипнул король. – Он был таким красивым, таким ласковым…
– …и таким коварным! – скрипнул зубами кардинал. – Но не будем сокрушаться об этом изменнике, ваше величество, нам с вами в любовницы дана власть – дама куда более капризная, хоть и способная доставить ни с чем не сравнимое наслаждение...
* * *
Придворные, которые на злополучном бале в Лувре хлопали громче всех, один за другим отправились в ссылку. Трагедию «Мирам» поставили в королевском театре. Красивая голова графа Рошфора скатилась с плахи в лондонском Тауэре. Габсбурги бряцали оружием по всей Европе.
– Ах, Арман, мне так одиноко и страшно! Не покидайте меня!..
– Я ваш, Луи, до последнего моего вздоха!..
О дальнейшей судьбе алмазных подвесков госпожа История умалчивает.
Все даты в формате GMT
4 час. Хитов сегодня: 7
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
Если же и временный бан не побуждает нарушителя пересмотреть стиль своего поведения, форум Дюмания прощается с ним навсегда.
Если в течение месяца с момента вынесения замечания участник, которому оно было объявлено, демонстрирует лишь миролюбие и уважение к другим обитателям форума, замечание снимается.
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума