Форум

Действие происходит после похорон Атоса и Рауля.

Д'Артаньян почти не помнил, как добрался до Парижа, и уж совершенно точно не помнил, как проехал по городу к своей квартире. Второй раз подряд он ощущал, что это значит, когда сердце разрывается на кусочки. Хотя после смерти Портоса ему казалось, что второй раз это просто невозможно, оказалось, что он ошибался.
Он почти ощупью поднялся к себе и рухнул в кровать. Теперь, ко всему прочему, он наконец еще и понял, что имел в виду Атос, когда говорил, что не может больше плакать. Больше всего на свете ему сейчас хотелось зарыдать, благо, никого рядом не было, да и не осталось больше людей, перед которыми он бы стыдился своих слез. Теперь он понял, что это значит, когда ты хочешь заплакать, и не можешь. Это и есть самое ужасное, когда ты не можешь выразить свое горе...
Он так и не смог заснуть этой ночью. Он словно грезил наяву, перед ним вставали картины далекого, невозвратного прошлого.
Он не рассчитал своих сил. Там, на могиле, ему показалось, что у него достаточно выдержки и нервов пережить и это, а оказалось, что его сломало как и тогда, в восемнадцать лет, только прижать к себе и утешить уже было некому...
Он приказал себе взять себя в руки и не распускаться. Черт возьми, жизнь всегда заканчивается смертью, рано или поздно. В конце концов, и смерть Портоса и даже Атоса можно было принять, но Рауль не давал ему покоя. Этот мальчик, этот ребенок, в чем он так провинился, за что судьба была к нему так безжалостно жестока? Мог ли Атос действительно ошибаться, воспитав его так, или же это вовсе не было самоубийством? Ведь он сам видел эти раны, чтобы там не говорили лекари, три из них были смертельными. Он мог просто не выдержать боли и решить все закончить сам. Тогда это уже не самоубийство. Тогда он точно в раю. Как будто бы ему стало легче от этой мысли, ему, который всю жизнь не верил ни в бога, ни в черта. Черт возьми, да сама поездка было началом самоубийства, остальное уже было просто вопросом времени... В конце концов, у всего есть хорошие стороны--хорошо еще, что Атосу не довелось прочитать эту пресловутую реляцию...
К рассвету он все-таки уснул, но и во сне ему снилось прошлое, полное опасностей, но невероятно прекрасное прошлое...
Вдруг сквозь эти видения он услышал женский голос. Голос был нежным, ласковым и звал его по имени. Когда вобще последний раз кто-то обратился к нему по имени? Господи, только бы ему не стала сниться Констанция, это уж точно совершенно лишнее! Он так хорошо научился жить без этого воспоминания, а какой у него еще был выбор? Так, ну хорошо, но тогда чей же это голос?
Он всегда был любопытен, поэтому проснулся, несмотря на смертельную усталость.
--Шарль, проснись, ты меня пугаешь,--сказала Мадлен. Ну конечно, мог бы сразу догадаться, однако как она тут оказалась? После того, как они расстались, они не виделись лет пять, он даже не думал, что он ее еще интересует, и уж тем более что она знает о его местонахождении.
--Мадлен?—удивленно спросил он.—Откуда ты...
--Вы думаете, господин капитан, что весть о смерти графа де Ла Фер не долетела до Парижа? И неужели вы думаете, что после стольких лет вместе ваше горе будет безразлично мне?
Д'Артаньян вздрогнул от слов «смерть графа де Ла Фер», как будто после того как услышав их со стороны, они окончательно утвердились в его сознании.
--Ты настоящий друг, Мадлен,--сказал он наконец.
--Что? Друг? После всего ты говоришь мне, что я тебе только друг?
--Мадлен, ну перестань, перестань, прошу тебя, мне не до этого сейчас, поверь...
--Что я могу для тебя сделать?
--Вот это уже другой разговор... ничего, просто будь со мной, хорошо? Больше мне ничего не нужно...

Потянулись дни за днями, каждый из прожитых дней был как две капли воды похож на предыдущий. Изо дня в день он все больше сознавал, что остался совершено один—с Мадлен они не могли быть вместе более нескольких дней подряд. Этому не было обьяснения—скорей всего, он просто не был создан для спокойной семейной жизни.
Но Мадлен все же была, он мог хотя бы поговорить с ней, хоть изредка. А вот кто остался действительно совершенно один, да еще в чужой стране, это Арамис. Д'Артаньян мог только представить, чем теперь была для него жизнь. Впрочем, вернее всего, он даже представить этого не мог.
Он частенько ловил себя на мысли, что если раньше у него было привычкой рассуждать с самим собой, то теперь он часто разговаривал с Арамисом. Никогда в жизни он не верил не во что потустороннее, но теперь было просто интересно, слышит он его или нет. Каждый день он давал слово написать единственному оставшемуся другу, и каждый день вспоминал, что за всю жизнь не написал ни одного письма. К тому же в нем просыпался 18летний мальчишка: «Пускай сам напишет. Он у нас на это мастер.» Однако и Арамис не мог заставить себя написать ни одной строчки...
Прошло четыре года.

Д'Артаньян даже представить не мог, до чего изменился его друг, не только внутренне, но и внешне. Поэтому если бы он сам не бросился бы к нему на шею, бросился—громко сказано—д'Артаньян бы скорей всего даже не узнал бы его.
Почему, почему он ничего не писал ему? Если бы д'Артаньян знал, как ему плохо, он бы бросил все и помчался бы в Испанию, ведь это не так далеко, просто чтобы обнять его...
--Как же тебе не стыдно?—отчитывал д'Артаньян на другой день генерала ордена Иезуитов.—Разве я не твой брат?
--Д'Артаньян,--горестно усмехнулся Арамис.—Я очень люблю тебя, но ты бы мне ничем не смог помочь. Поверь мне, против этого нет лекарств.
--Да я уж знаю,--согласился д'Артаньян.—Но все же...
--Мне, может быть, было стыдно посмотреть тебе в глаза.
--А сейчас?
--А сейчас я почти счастлив, впервые за все это время.
--Почти?
--Да, почти. По настоящему счастливым ни мне, ни тебе уже никогда не стать в этой жизни...

Они стояли у могил Атоса и Рауля, и у д'Артаньяна не поворачивался язык сказать Арамису, что Атос простил его. На Сент-Маргарит Атос, отведя д'Артаньяна в сторону, так, чтобы Рауль ничего не слышал, говорил о том, что у него тяжелые предчуствия относительно судьбы друзей, причем их обоих. Впрочем, это были всего лишь предчуствия, но д'Артаньяну всегда казалось, что у Атоса был некий пророческий дар.
--Послушай, Арамис,--вдруг сказал д'Артаньян.—Ведь он самоубийца. Говори мне что хочешь, но это так. Я мало в этом понимаю, но неужели тот, кто был ангелом на земле, не заслуживает быть ангелом на небе, даже после такой смерти?
--Друг мой, если мое слово хоть что-то значит там, то этот грех я взял на себя. Поверьте, они вместе, по другому быть не может...

«Сударь, хоть вы и приехали издалека, вы должны понимать, что Париж, черт возьми, не вымощен батистовыми платочками...»
--Д'Артаньян, ты думаешь, господь простил мне?
Теперь они уже в квартире д'Артаньяна в Париже. Бывший мушкетер, красавец, баловень судьбы, любовник нескольких герцогинь—д'Артаньян почему-то придерживался числа 12ти, Атос при этом неизменно улыбался—с трудом поднялся по лестнице на второй этаж.
--Что простил?
--Не что, а Портоса.
--Послушай, Арамис, раз ты взял на себя грех Рауля, я...
--Нет, друг мой. Ты сам сказал, что Рауль был ангелом, а ни я, ни Портос ангелами не были, поэтому за это перед господом отвечать должен я, и только я... но скажи, простил ли меня ты?
--Я никогда не обвинял тебя в этом.
Арамис посмотрел прямо в глаза друга и увидел, что это было правдой...

--Ты все еще хочешь стать папой?
--Я уже ничего не хочу. Но ты, я вижу, все еще хочешь стать маршалом.
--Скорей, это просто мой долг перед армией, я обязан его исполнить.
--Ты им станешь.
--Ты предсказываешь будущее, как Атос?—улыбнулся д'Артаньян. Впервые за все это время он смог наконец улыбнуться, произнося это имя.--Будем любить друг друга за четверых, ведь нас осталось только двое.
--Мы ведь видимся в последний раз,--сказал Арамис. Он достал крестик, тот самый, на котором они клялись на Королевской площади.—Я знаю, что ты не веришь в бога, но это еще никому не помешало. Возьми, прошу тебя, не отказывай мне в последней просьбе.
Д'Артаньян молча взял крестик и надел на шею.
--Не провожай меня,--сказал Арамис.—Иначе у меня может не хватить сил уехать.

Они обнялись и расстались навеки.

Форум "Дюмания"