Форум

- Перед Богом и людьми, объявляю вас мужем и женой!

Душно. Так душно, что мне кажется, я сейчас упаду замертво прямо здесь, перед алтарем, перед всеми собравшимися, перед женихом и невестой.
Анна улыбается ему нежно и кротко, так, как умеет улыбаться только она одна. Именно так она улыбалась когда-то мне, хотя сейчас я думаю, а не сном ли были те времена, когда ее улыбка принадлежала одному мне.
Господи, неужели это правда было? Запах роз, теплый летний вечер, небо, позолоченное заходящим солнцем, и мы с нею – совершенно одни в монастырском саду. И она смотрит мне в глаза и…улыбается.
Если бы можно было вернуть все назад, остановить время и навсегда остаться в том мгновении, мы вечно стояли бы там, все так же смотря друг на друга, не смея поверить, что счастье все же возможно.
И, может быть, сейчас я не сделал бы всего того, что сделал. Или по крайности сделал все не так, я бы не допустил…
Разумеется, это только моя вина, я был словно ослеплен, ничего вокруг не видел и не понимал. Я знал, что совершаю святотатство, расплата будет страшной, но меня уже ничто не могло остановить, лишь бы быть с нею рядом. А получилось, что я навлек на нее беду и позор. Этого она мне не простила, я знаю. Никогда не смогу ни забыть, ни простить этого Себастьену. Как он мог прикоснуться к Анне, к этому светлому ангелу?

- Я не буду делать этого! – кричал он, нервно шагая из угла в угол, моя камера была такой маленькой, что вдвоем нам там было тесно. – Я не смогу, не смогу! – он опустился рядом со мной на солому и закрыл лицо руками. Плечи его вздрагивали, и он без конца повторял только: «Я не смогу!»
- Ты должен, - глухо ответил я, - иначе у тебя тоже будут неприятности, а я не хочу, чтобы ты пострадал.
Он снова вскочил на ноги:
- Тварь! – прорычал он. В его глазах промелькнула такая ненависть, что я невольно отшатнулся.
- Да, - кивнул я, - ты прав, я самая настоящая, ничтожная тварь, недостойная прощения и жалости. И тебе нечего…
Себастьен снова опустился на соломенную подстилку рядом со мной и обхватил меня за плечи.
- Что ты, что ты! – горячо зашептал он. – Как ты можешь…ты…ты не виноват! Это все она, это только ее вина! Этой…грязной потаскухи, которая опутала и погубила тебя!
Я с отвращением оттолкнул его.
- Замочи сейчас же! – крикнул я. – Не смей так говорить о ней, она ни в чем…
- Ты совсем обезумел, - горько усмехнулся мой брат, - ты что, не понимаешь, что она предала тебя?! Она сбежала, между прочим, не без помощи одного типа, надеюсь тебе не нужно объяснять, как она купила свою свободу?
- Я тебе уже сказал, не смей оскорблять ее!
- Ты сам не понимаешь, что говоришь, Жорж. Но я клянусь тебе, что так этого не оставлю. Я найду ее, и она заплатит за все зло, что причинила тебе, сторицей заплатит!
- Себастьен, ты мой брат, и я люблю тебя, но если ты сейчас скажешь еще одно плохое слово про Анну, то можешь считать, что между нами все кончено! И можешь не терзаться, ты ни в чем не виноват, а поэтому - завтра просто сделай свое дело. Я прощаю тебя. И Бог, несомненно, тебя простит.
Он ничего не ответил, только покачал головой и вышел.
На следующий день…Я не хочу вспоминать об этом, хотя до сих пор каждый день вижу во сне, как мой родной брат клеймил меня каленым железом. Хотя, следует заметить, я мало что помню: только ослепительную боль, отвратительный запах, а потом – темнота.
Я очнулся все в той же камере, рана почти не болела, кроме того, она была заботливо перевязана, хотя это и строжайше запрещено, но, судя по всему, мой брат предпочел об этом не думать. А когда я смог вставать, то он снова пришел ко мне и глубокой ночью вывел из узилища, дал денег, двух лошадей и указал место, где меня ждет…она, моя Анна. В ту минуту я готов был его расцеловать, что, впрочем, не преминул сделать. Но потом, когда я добрался до той маленькой деревни, нашел домик, где скрывалась Анна, я был готов его убить.
Отношение же Анны с той поры ко мне разительно переменилось. Я ясно видел, что теперь между нами уже не было того доверия и той…любви. И во всем этом – большая доля вины моего брата! Анна стала тихой, задумчивой, она, случалось, целыми днями могла не сказать мне ни единого слова. И мои прикосновения стали ей противны: она вздрагивала от отвращения всякий раз, когда я касался ее даже невольно, она отдергивала руку, словно дотронулась до мерзкого, скользкого гада. Впрочем, это в некотором роде соответствовало истине. Ведь я тоже, как там ни крути, был виноват в том, что произошло.

Когда мы, приехав и обосновавшись в Берри, впервые встретились с молодым графом де Ла Фер, я почувствовал, как мое сердце камнем ухнуло куда-то вниз, и там медленно, словно через силу, отсчитывало последние, похоронные удары по моему счастью. Я видел, как он смотрел на Анну, и как Анна ему улыбнулась.
Граф приходил каждый день, приносил цветы весной и землянику летом… Анна, опустив глаза в пол, благодарила его, он, тоже смущаясь, дотрагивался до кончиков ее пальцев и улыбался, а его глаза так и сияли от счастья. В такие минуты я до боли сжимал кулаки, вонзая что есть силы ногти в ладони так, что на глазах невольно выступали слезы. Мне хотелось убить этого богатого хлыща, стереть с его лица эту улыбку, закрыть навеки его темно-синие глаза, чтобы они не смели больше так смотреть на мою Анну.
Почему жизнь настолько несправедлива? Ведь у него же есть все! Имя, богатые и родовитые предки, незапятнанная честь, он же мог выбрать любую из местных барышень. Зачем ему моя Анна? Ведь в моей жизни нет больше ничего и никого, кроме нее!
Но время шло, они встречались все чаще, граф приходил к нам, а я не мог возразить или запретить ему этого, ведь он мог заподозрить, что моя ревность была отнюдь не братской.
Когда стаял снег, граф явился ко мне просить руки «моей сестры».
- И я надеюсь, святой отец, вы дадите нам свое благословение? И сами обвенчаете нас.
Я забыл как дышать, воздух вокруг словно сгустился, а мою грудь будто бы сдавило стальными обручами. Я взглянул на Анну, а она только плотно сжала губы и пристально, не мигая, смотрела на меня.
- Что же вы, дорогой брат? – наконец произнесла она. – Его сиятельство просит вашего благословения, неужели вы не желаете нам добра, - она повернулась к графу де Ла Фер и сжала его руку.
У меня потемнело в глазах.
- Да, - с трудом выдавил я из себя. – Я…я…благословляю тебя…сестра…моя. Надеюсь, вы сделаете ее счастливой…ваше сиятельство.
- Клянусь вам, святой отец! Я жизнь свою отдам, лишь бы Анна была счастлива.
Я в упор посмотрел ему в глаза и в тот же миг вдруг предельно ясно осознал, что он не лжет, он действительно ее любит, и весь мир бросит к ее ногам, благо, это было в полной его власти. И в ту же самую минуту я понял еще, что отныне для меня все кончено. Расплата и кара за все мои грехи настигла меня. Что ж…так оно и должно быть.
Я отпускаю тебя, - пронеслось в моей голове, - отпускаю с миром.
Я молил Господа только об одном, чтобы весь Его гнев пал только на одного меня, пусть он избавит ту, которую я всей душой люблю, от своей кары. Пусть все, что предназначено ей падет на меня! А она – пусть будет счастлива, она этого достойна. Это всего лишь восстановление справедливости, она была рождена для безмятежной жизни богатой и знатной дамы, и если на ее долю выпали лишения и страдания, она не виновата, Господи!
А я…я заслужил все это. И я с самого начала знал, что рано или поздно мне придется заплатить.

-…объявляю вас мужем женой! – произносят мои губы.
Анна поворачивается к графу, он обнимает ее за плечи, нежно прикасается губами к ее губам.
Я крепко зажмуриваю глаза, чтобы не видеть этого, ах, если бы еще не было так больно и так душно. Я пытаюсь глотнуть свежего воздуха и невольно оттягиваю воротник своей сутаны.
Граф берет молодую жену под руку, и они выходят из церкви. За ними идут остальные, правда, приглашенных немного, всего трое: слуга графа, угрюмый молчун, который иногда захаживал в наш дом и приносил Анне письма от своего господина, пожилой дворянин в темно-сером камзоле, забыл его имя, кажется, он ближайший сосед графа и молодая женщина с грустными светло-карими глазами, его кузина. Мне неимоверно жаль эту девушку, потому что я видел, каким взглядом она смотрела на новобрачных. Возможно, сторонний наблюдатель и не обратил бы внимания, но мне этот взгляд и еле сдерживаемые рыдания сказали о многом. Потому что я сам точно так же изо всех сил сдерживал рвущиеся наружу слезы отчаяния, бессилия и сожаления.
Эта девушка смотрела на графа так, как сам я, наверное, смотрел на его молодую жену. И в некотором роде мы с этой юной графиней друзья по несчастью. Впрочем, она молода, красива, ее жизнь не омрачена болью, страданием, грехами и несмываемым позором. Она еще может стать счастливой, и дай-то Бог, чтобы так оно и случилось.
А я…
Я смотрю вслед молодоженам, выходящим из церкви, и молюсь про себя, чтобы Анна обернулась, хотя бы на одно мгновение, и я смог бы в последний раз взглянуть в любимые глаза и проститься с нею – навсегда.
Мои вещи уже уложены, а лошадь оседлана и ждет меня, привязанной к ограде около дома. Сам дом я уже запер, собираясь в церковь. Я уйду, чтобы никто и никогда не напоминал ей о прошлом, не омрачил бы ее настоящего, и не мог помешать счастью. А значит, мне больше нет места рядом с ней. Я приму это со смирением! Я должен! Пусть только…пусть она обернется. В последний раз.
Но Анна выходит не оглядываясь…

Форум "Дюмания"